Белая фигура зашевелилась, медленно двинулась в глубь комнаты, к столу. Лунный луч осветил босые ноги, ноги смиренной нищенки. Бескровное лицо притаилось среди тяжелых темных волос, как прячется злодеяние в неосвещенном доме. При виде этой походки, неуверенной, шаткой, как у сомнамбулы, ему стало не по себе: он остановил ее и сказал резким тоном, чтобы привести ее в чувство:

— Зачем вы пришли?

Она часто, со свистом задышала, потом наконец выдавила:

— Вы сейчас должны умереть…

Он выпрямился, охваченный внезапным гневом, посмотрел ей в лицо.

— Что это значит?

— Вы сейчас должны умереть. Я знаю: вы хотите умереть. Для меня это стало ясно уже давно, много дней, много недель тому назад.

Он взял ее руки в свои, попытался успокоить ее.

— Что за нелепые мысли, Кристель!

Ее голос окреп, стал увереннее и жестче.

— Пожалуйста, не надо обращаться со мной как с ребенком. Я обо всем догадалась.

Он чувствовал, как этот полос проникает ему в душу, — отрезвляющий, строгий, несущий в себе некое тайное знание, почти пророческий, — спокойный голос, в котором уже не было слез. Он удивленно поднял глаза: ее лицо было бескровным, но почти радостным. Прекрасное лицо.

— Это правда, Кристель: сегодня — моя последняя ночь.

Лицо застыло, — оно словно истекало кровью из невидимой раны. Ее нежное, горестное участие, тишина вокруг, — все это смягчало, расслабляло, располагало к откровенным признаниям.

— Я это знала. Когда вы приехали…

— Верно, тогда все уже было решено. Но до того, как очутиться здесь, я не представлял себе, что смерть, даже спрятанная в чемодане, может бьггь такой постыдной тайной, и что ее так трудно скрыть.

Он коротко, зло рассмеялся.

— Не смейтесь так. Мне от этого больно.

Он вдруг сощурился, быстрым, жестким взглядом охватил распущенные волосы, халат, босые ноги, — это тело предлагало себя. Он дерзко посмотрел ей в лицо и коснулся ладонью ее обнаженной руки.

— Вы пришли меня спасать? — Он почти прошипел эти слова. — Девственница готова стать последней любовью умирающего. Ничего не скажешь, замечательную роль вы для себя выбрали, и притом какую героическую!

Он грубо сжал ее руку, наклонился, глядя на нее в упор.

— А знаете, я мог бы этим воспользоваться. Я еще ничего не решил.

— Я здесь, перед вами. — В ее голосе звучала оскорбленная гордость. Слова застряли в горле Аллана: Кристель порывистым движением развязала пояс халата. Она была совсем близко, но Аллан остановил ее.

— Вы смелая девушка, Кристель. Простите меня.

Разом потеряв самообладание, ослабев, задыхаясь от нежности, он привлек ее к себе, ощутил совсем рядом ее тело, свежее и теплое, как летний дождь, осыпал поцелуями покорные глаза, приник к ее груди лицом, залитым слезами, вне себя от счастья.

— Милая моя бедняжка, сколько в тебе смелости! Неужели ты так сильно меня любишь?

Она осторожно прижимала его голову к своей груди, она исходила рыданиями, часто, судорожно всхлипывала: это было похоже на шум клокочущей воды.

— Да, да!.. Если бы ты только знал…

Со смиренной нежностью она целовала ему руки, обливая их слезами.

— Ты не умрешь, правда?.. Ты теперь меня не оставишь…

Он высвободил руки, поцеловал ее в лоб, подошел с ней к окну. Долго смотрел на сад, бесстыдно млеющий под лунным светом, на замершую от восторга ночь. Она зачарованно следила за его взглядом.

— Я вас уже оставил, — не оборачиваясь, с грустью сказал он.

— Как?.