– Да! – девочка вскинула кулак.

– Ни в жизни, – сказал Дин. – У нас тут не музыкальная демократия.

– Теперь будет, – парировал Сэм.

Тот факт, что Дин все еще мог действовать ему на нервы своими музыкальными пристрастиями, казался до странного обнадеживающим. Одна из немногих оставшихся ниточек, которая по-прежнему связывала Дина с незнакомцем в теле брата. Это давало ему надежду, что Сэм все еще где-то там.

Шочи свернула на пыльную обочину, вышла из машины и потянулась. Дин тоже вылез.

– Сдаешься? – спросил он. – Вот так просто? Я думал, ты на моей стороне.

– Я не сдаюсь, – она открыла бутылку с текилой. – Я просто понимаю, когда пора и другому дать порулить.

Шочи глотнула и передала бутылку Дину.

– Хорошо сказано, – он не отказался. – Выпьем за это.

Устроившись на заднем сиденье в компании Шочи и бутылки, Дин понял, что ему, видно, предстоит очередная ночь рядом с Шочи, но не с ней. А значит, надо тщательно следить за потребляемым алкоголем: то ли пить мало, чтобы не возникло мысли склеить ее прямо здесь и сейчас, то ли много, чтобы просто отрубиться и ни о чем не думать. Если учесть размер бутылки и необходимость делить ее с Шочи, которая сама выпить не дура, лучше выбрать первое.

Клаудия нашла на радио плавную медленную композицию, которую на испанском языке проникновенно исполнял мужской голос.

– Это «Caifanes», – сказала Шочи. – «Los Dioses Occultos». Люблю эту песню.

– Круто, – сказала Клаудия. – Почти как мексиканская версия «The Cure»[5].

Такая музыка казалась Дину слишком девчачьей, но он особенно и не вслушивался, а просто смотрел то в окно, на черную пустоту, которую они пересекали, то на бутылку. Он думал о том, куда они едут, что это, возможно, затишье перед бурей, последняя спокойная ночь. Глотнув последний раз, он отдал бутылку Шочи и наблюдал, как она пьет, но когда Шочи вернула бутылку, покачал головой:

– Хорош.

Она вопросительно глянула на него, но потом пожала плечами и отхлебнула сама.

Гипнотическая убаюкивающая музыка подействовала как снотворное на всех в машине, кроме Сэма, который вел машину молча, погрузившись в собственные неизвестные мысли. Клаудия кошкой свернулась на переднем сиденье. Дин чувствовал себя усталым, но всё еще взвинченным и неспособным расслабиться. В темном чреве «Ровера» смотреть было не на что, разве на Шочи, вот Дин и смотрел, как она обхватывает губами горлышко почти опустевшей бутылки, как двигаются мышцы на длинной шее, когда она сглатывает. Текила исчезла быстро.

– Смешно, а? – сказала Шочи.

Она тоже за ним наблюдала.

– Что смешно?

– Я признаюсь тебе кое в чем, – от выпивки ее английский сделался грубее, поплыл. – Я никогда не спала с мужчинами столько, сколько спала с тобой, – она мотнула головой и взмахнула бутылкой. – Нет, был еще один. Мой муж. Бывший. А с любовниками я не сплю. Я занимаюсь с ними любовью и ухожу.

– Ага, – Дин отвернулся в темноту за окном. – Я тоже.

Шочи прикончила последние капли текилы и уронила бутылку на пол за водительским сиденьем.

– В сексе нет доверия, – проговорила она. – Доверие есть во сне. А я с трудом доверяю людям.

Дин не сказал «я тоже» – не было надобности.

– Но тебе, Дин, я доверяю.