Держава, запущенная Гришиной рукой опрокинула одного, а ударом скипетра удалось отвести сразу два окованных железом окончания, но панцирь затрещал от ударов и юношу вместе с троном опрокинуло назад. Рядом звучали удары, звенела сталь, гремели выстрелы. Гвардейцы вбегали из совещательной залы и в упор разряжали пищали в нападающих. Открылось, что под богатыми шубами гостей сокрыты у кого кольчуга, а у кого и кираса.

Подняться государь не смог. Достал пистолеты, но и пальнуть оказалось некуда — спины сторонников заслонили противников а несколько Кикинского полка воспитанников нарочно закрывали монарха со всех сторон. Где то неподалеку гремело настоящее сражение с залповой стрельбой, с воплями и устрашающим рёвом, а тут разрезалась одежда, ремни панциря и, почему-то вспарывался сапог. К голове прикладывали холодное, и уходило сознание. «Ох и врезали мне» — была последняя мысль.

Глава 27. А какой это свет?

— Привет, па! Вот уж не верил я… — Гриша остановился. От сухости во рту язык перестал подчиняться.

— Была у меня мысль, что ты всё разгадаешь, так что правильно, что в смерть мою не верил, — Иван Данилович, стоящий в ногах, было первое, что Гриша увидел, открыв глаза.

Теперь справа в поле зрения показалось ещё и мамино лицо. Видимо это её руки вставили ему в рот мокрую тряпицу, и сразу сделалось легче. Но говорить было по-прежнему неудобно, поэтому от объяснений насчёт того, что он подумал, будто уже на том свете, пришлось воздержаться. А потом и совсем передумал. Ощущение, что тело его долго было неподвижным и закостенело, сделалось настолько явственным, что внутри зашевелилась тревога.

— Сейчас Наталку твою позовут, — это уже мамин голос. А папа, улыбнувшись на прощание, вышел. Кажется, в шкаф.

Вот и звук быстрых шагов послышался. Наташка, она так ходит. И слышно, как выпроваживает маму.

— Я уж думала, ты совсем решил не возвращаться из страны зелёных холмов, — в глазах любимой стоят слёзы, но действия её быстры и точны. Чувствуется, как сильные, но нежные руки осторожно передвигают его конечности, отчего жизнь возвращается в тело, истосковавшееся по движениям. Будто кровушка побежала по жилочкам.

— Сама тебя шевелю, боюсь, поломают другие. Места ведь живого нет, одни раны да переломы. Ладно, синяки хоть проходят. Ну да коли прокинулся, далее дело быстрее на поправку пойдёт. Кишки целы остались, а иные места зарастут.

Вернувшиеся чувства отозвались зудом в разных местах, однако повязки снимались и слышался запах крепкого курного вина, которым лапушка протирала потерявшие чувствительность места. Вот уже и шея обрела подвижность под напором мягкой настойчивости. Удалось осмотреться и даже понять, что с ним случилось. Рука и нога в лубке. На груди тугая повязка — не иначе — рёбрам досталось.

Ну вот и сесть получилось, с помощью, конечно. Повязка на груди стала меньше давить, и попить удалось и несколько ложек жидкой размазни его съесть заставили. Тут и приметил, что в помощниках у жены двое стрельцов, причём лица их знакомы. Один у пушкарского двора караул нёс, а второй хвастался полировкой внутренней поверхности новенького ствола.

— Волнуются стрельцы. Они как прознали, что бояре царя убили — пошли в город резать всех до седьмого колена. Насилу образумила их, такие они недоверчивые у нас, Гришенька, — Наташка, конечно, шутит сейчас, но когда представил себе её перед толпой разъяренных краснокафтанников с бердышами и с пищалями, на которых дымятся фитили, стало страшно. — А Фрол с Северьяном сказали, что знакомы с тобой и меня государыней назвали, да на колени бухнулись и попросили благословения, отчего другие образумились.