Бальярд улыбался.

— Необычно? Не как все?

— Как все?

— Не в ту униформу, в которой джентльмену положено являться к ужину, — пояснил он, блеснув глазами.

Леони вздохнула.

— Ну да. Хотя я не столько об этом, сколько про то, что мой брат говорит, вы всегда носите что-то желтое. Он сказал, в память о павших соратниках.

Лицо Одрика Бальярда омрачилось.

— Так и есть, — тихо сказал он.

— Вы сражались при Седане? — спросила она и замешкалась… — О, мой папа сражался за Коммуну. Я его совсем не знала. Он был выслан и…

На мгновение ладонь Одрика Бальярда накрыла ее руку. Она ощутила его кожу, тонкую как бумага, сквозь ткань перчаток и легкость его прикосновения. Леони не знала, что произошло с ней за этот миг, но боль, которой она никогда не осознавала, вдруг вырвалась в словах:

— Всегда ли правильно сражаться за свои убеждения, мсье Бальярд? — тихо спросила она. — Я часто думала: даже если это так дорого стоит тем, кто тебя окружает?

Он сжал ее пальцы.

— Всегда, — тихо сказал он. — И надо помнить павших.

На мгновение шум в комнате затих. Как будто замолкли все голоса, смех, звон бокалов и посуды. Леони смотрела прямо на него и чувствовала, как ее взгляд, ее мысли растворяются в мудрости и опыте его светлого благородного взгляда.

Потом он улыбнулся. От глаз его разбежались морщинки, и связь прервалась.

— Добрые христиане, катары, должны были носить желтый клочок материи, нашитый на одежду как клеймо. — Его пальцы тронули желтый, как подсолнечник, платок в нагрудном кармане. — Я ношу это в память о них.

Леони качнула головой.

— Вы им очень сочувствуете, мсье Бальярд, — сказала она с улыбкой.

— Те, кто ушел до нас, не обязательно исчезли, мадомазела Верньер. — Он постучал себя по груди. — Они живут здесь. — И улыбнулся. — Вы сказали, что не знали своего отца, и все же он живет в вас, верно?

К изумлению Леони, на глаза ей навернулись слезы. Она кивнула, не доверяя своему голосу. Она даже почувствовала облегчение, когда доктор Габиньо обратился к ней с каким-то вопросом и пришлось ему отвечать.

Глава 43

На стол подавали все новые и новые блюда. Свежая форель, розовая и тающая на языке, как масло, следом крошечные котлеты из ягненка с гарниром из поздней спаржи. Мужчины пили крепкое корбьерское, местное красное вино из превосходных погребов Жюля Ласкомба. Для дам было полусладкое белое вино из Тараскона, ароматное и темное, цвета сухой луковой кожуры.

За столом стало жарко от разговоров и споров: о вере и политике, о Севере и Юге, о преимуществах сельской и городской жизни. Анатоль был в своей стихии. Его карие глаза сверкали, черные волосы блестели, Леони видела, как он очаровывал и мадам Боске, и саму Изольду. В то же время она не могла не замечать пролегших у него под глазами теней. И шрам у него над бровью в танцующем отблеске свечей выделялся особенно ярко.

Леони потребовалось время, чтобы оправиться от наплыва чувств, вызванных разговором с Бальярдом. Мало-помалу смущение и стыд за слишком откровенный разговор уступили место любопытству. Снова овладев собой, Леони стала подумывать, как бы вернуться к прежней теме. Но мсье Бальярд углубился в серьезный спор с кюре, Беранже Соньером. Ее сосед с другой стороны, доктор Габиньо, не умолкал ни на секунду. Случай представился ей, только когда подали десерт.

— Тетя Изольда говорила, что вы знаток во многих вопросах. Знаете историю не только альбигойцев, но и визиготов и даже разбираетесь в египетских иероглифах.