Минуту она колебалась, не позвонить ли в звонок. Может быть, кто-нибудь впустит ее осмотреть дом изнутри? Как-никак, именно здесь Дебюсси создал труд, изменивший всю его жизнь, — свою единственную оперу, «Пеллеас и Мелизанда». Именно здесь выстрелила в себя Лилли Дебюсси, когда за несколько дней до пятой годовщины их свадьбы окончательно поняла, что Дебюсси к ней не вернется, что он ушел от нее к одной из своих учениц, Эмме Бардак, и поселился в доме ее матери. Мысль, что Лилли прожила остаток жизни с постоянным воспоминанием о Дебюсси, застрявшим в ее теле, казалась Мередит самой острой, почти болезненной чертой всей истории.

Она протянула руку к серебристому пульту, но удержалась и не нажала кнопку интеркома. Мередит верила в дух места, в то, что при определенных обстоятельствах в некоторых местах может сохраняться эхо прошлого. Но здесь, в городе… слишком много времени прошло. Даже если кирпич и известка остались теми же, за сотню лет человеческий муравейник оставил здесь слишком много призраков. Слишком много шагов, слишком много теней.

Она повернулась спиной к улице Кардине. Достала карту, сложенную аккуратным квадратиком, и стала искать площадь Клода Дебюсси. Нашла — и испытала еще одно глубокое разочарование. Уродливые серые шестиэтажные дома, на углу магазин подержанных вещей. И кругом никого. Все казалось заброшенным. Вспомнив статуи парка Монсо, увековечившие писателей, художников, архитекторов, Мередит сердито подумала, что Париж мог бы почтить одного из своих самых знаменитых сынов чем-нибудь поприличнее.

Она повернула назад, к шумному бульвару Батиньоль. Все, что она читала о Париже 1890-х, Париже Дебюсси, рисовало его довольно опасным местом, удаленным от больших улиц и бульваров. Здесь были места — quartiers perdus, — куда лучше было не соваться.

Следующей была улица Лондре, где Габи с Дебюсси сняли свою первую квартирку в январе 1892-го. Хотелось ощутить что-то, почувствовать ностальгию, уловить настроение, но… ничего. Она отсчитывала номера, подходя к месту, где должен был стоять дом Дебюсси. Остановилась, отступила назад, достала блокнот, чтобы убедиться, что не спутала номер, и нахмурилась.

Сегодня не ее день.

Как видно, за сотню лет вокзал Сен-Лазар поглотил здание. Разрастаясь, он расползался по прилегающим улочкам. Здесь не осталось ничего, связывающего былые дни с настоящим. Нечего было даже фотографировать. Пустое место.

Мередит огляделась и увидела напротив, на другой стороне улицы, ресторанчик «Ле Пти Шаблизен». Пора поесть, но еще больше ей нужен стакан вина.

Она перешла улицу. Меню было написано мелом на черной доске, выставленной на тротуар. Большие окна скромно до половины прикрыты кружевными занавесочками, не дававшими заглянуть внутрь. Она повернула старомодную ручку двери. Тут же пронзительно звякнул колокольчик. У дверей ее встретил старик официант в повязанном вокруг талии крахмальном белом фартуке.

— Pour manger?

Мередит кивнула, и ее проводили к столику на одного в уголке. Бумажная скатерть, тяжелые серебряные ножи и вилки, бутылка с водой, заранее выставленная на стол. Она заказала дежурное блюдо и стакан фиту.

Мясо оказалось отменным — розовым в середине и под острым соусом с черным перцем. Камамбер был зрелым. За едой Мередит разглядывала черно-белые фотографии на стенах.