Камамбер был зрелым. За едой Мередит разглядывала черно-белые фотографии на стенах. Старые виды квартала, работники ресторана, гордо выстроившиеся на его фоне, черноусые официанты в хрустких белых воротничках и хозяин с почтенной супругой в центре — оба в лучших воскресных нарядах. Снимок старого трамвая на улице Амстердам, еще один, современный — знаменитая башня с часами на фасаде вокзала Сен-Лазар.
И самое приятное, что одну фотографию она узнала. Мередит улыбнулась. Над кухонной дверью, рядом со студийным портретом женщины, молодого мужчины и кудрявой девочки, висела одна из самых известных фотографий Дебюсси. Его сфотографировали на вилле Медичи в Риме, в 1885 году. Двадцатитрехлетний Дебюсси по обыкновению перед камерой принял угрюмый вид. Черные волосы коротко подстрижены надо лбом, усики едва пробиваются. Мередит с первого взгляда узнала фотографию. Она собиралась поместить ее на задней обложке своей книги.
— Он жил на этой улице, — сказала она официанту, набирая код кредитки. — Клод Дебюсси. Совсем рядом.
Официант неопределенно пожал плечами и оставался равнодушен, пока не увидел, сколько она оставила чаевых. Тогда он заулыбался.
Глава 11
Остаток дня прошел по плану. Мередит посетила все адреса, оставшиеся в списке, и к шести часам вернулась в отель. Она обошла все места, где проживал в Париже Дебюсси.
Приняв душ, она переоделась в белые джинсы и бледно-голубой свитер, перекачала снимки с цифровой камеры в ноутбук, просмотрела почту — деньги не пришли — и съела легкий ужин в брассерии напротив, закончив вечер зеленым коктейлем в баре отеля. Выглядел он ужасно, но на вкус оказался удивительно хорош.
Вернувшись в комнату, она поняла, что соскучилась по знакомым голосам. И позвонила домой.
— Привет, Мэри, это я.
— Мередит!
От дрогнувшего голоса матери на глазах Мередит показались слезы. Ей вдруг показалось, что дом очень далеко, а она очень одинока.
— Как вы там? — спросила она.
Они немного поговорили. Мередит рассказала Мэри, чем занималась с последнего звонка, и подробно перечислила, где побывала в Париже, хоть и не забывала ни на минуту, как набегают доллары за каждую минуту их болтовни.
На том конце провода помолчали.
— А как второй проект? — спросила Мэри.
— Пока я о нем не думаю. Здесь в Париже слишком много дел. Займусь этим после выходных, в Ренн-ле-Бен.
— Не стоит беспокоиться, — сказала Мэри слишком поспешно, выдавая свое волнение.
Она всегда поддерживала Мередит в ее желании узнать прошлое семьи. Но в то же время Мередит понимала, как она боится, чтобы на свет не вышло слишком многое. Она и сама боялась того же. Что, если окажется, что болезнь, несчастье, омрачившее всю жизнь ее кровной матери, передается в семье из поколения в поколение? Что, если и у нее начнут проявляться те же признаки?
— Я не беспокоюсь, — несколько резковато проговорила она и тут же смутилась. — Со мной все хорошо. Настроение скорее приподнятое. Я буду держать тебя в курсе, честно.
Они проговорили еще пару минут и распрощались.
— Люблю тебя.
— И я тебя, — долетел через тысячу миль ответ.
В воскресенье с утра Мередит отправилась в парижскую Оперу, в Пале Гарнье.
В 1989 году в Париже открылся новый оперный театр в бетонном здании рядом с Бастилией, так что в Пале Гарнье теперь, как правило, ставили балеты. Но во времена Дебюсси в это роскошное, несколько вычурное, барочное здание приходили, чтобы посмотреть и себя показать. Здесь разразилась пресловутая антивагнеровская демонстрация в сентябре 1891-го, здесь разворачивались события романа Гастона Леру «Призрак Оперы». |