Остальные шли скрытно — берегом вниз. Когда лодийки проходили лагерь киевлян, лежавшие в них воины поднимались и гребли к берегу, где поджидали своих.

Старый опытный вояка Эймунд Рингович знал, удар по врагу с двух сторон — в лицо и в спину — всегда приносит победу. Именно в этом убедил он князя, пообещав ему завтра же представить высоких братцев ежели не живыми, то мертвыми.

Ярослав помолчал, ничего не ответил на хвастливые слова варяга, хотя и подумал: лучше мертвых.

Киевляне в отличие от новгородцев, наоборот, усыпились долгим стоянием, решили, что пришельцы трусят нападать и уж подумывают, как бы убраться подобру-поздорову. И не то чтобы послать на тот берег лазутчиков (это никому и в голову не пало), а уж дозорные стали нести службу днем вполглаза, ночью вполуха.

И даже лодии, поплывшие ночью вдоль того берега, заметили лишь двое полян, спустившиеся за водой к реке.

— Ты глянь, вроде лодия плывет.

— Где? Не вижу.

— Да вон же, под самым берегом. Ну вот же, гляди, куда кажу.

— А и правда. Так она вроде порожняя.

— Вот раззявы, не могли привязать получше. А вон еще одна.

— Глянь, и правда. До Киева добегут, там их отловит кто-нибудь.

— Хорошо, днем приплывут, а ежели ночью рот так же?

— Да. Ежели ночью, конечно, может на пороги упереть водой-то. Жалко.

Воротившись с водой к костру, рассказали своим товарищам, повеселили земляков:

— У новгородцев-то лодии оторвались, на Киев порожние побежали.

— Вот утречком очи продерут, хватятся.

— Да не хватятся, у них там их сотни две, коли не более.

И никому в ум не пало, куда ж это порожние лодийки побежали, по чьей такой прихоти? Сами отвязались — и все.

Накануне из Киева привезены были для дружины — мука, крупы, копчености и несколько бочонков с. хмельными медами. На меды все падки: «Разливай, шоб не прокисло». Весело стало в лагере у полян, где-то даже и песни запели.

И в шатер к великому князю собрались воеводы, тысяцкие, приехал из-за озера Борис с милостниками своими Георгием и Моисеем Угриными. Волчок расстарался, приволок откуда-то дичинки, на костре поджаренной. По-степному сидели все на кошме, пили, закусывали. Болтали о том о сем по-семейному:

— Хороший мед, правда?

— Малость невыдержанный. Но ничего, внутрях от него захорошело.

— А вот попробуй копченого леща.

— Хорош, ничего не скажешь. Я люблю такой, чтоб янтарем просвечивал.

— А дичинка вот — нисколько леща не хуже.

— Ну, жареное против копченого не устоит.

— Что задумался, князь? — спросил Волчий Хвост Святополка.

— Не нравится мне это пустое стояние.

— Что делать? В деле ратном всяко бывает, и стоянием недруга побивают. Кто терпеливей, того и верх.

— Нам-то что, — вставил свое слово Блуд, — нет-нет да подкинут из Киева что-либо хорошее. А им-то каково? Новгород — за тридевять земель.

— Но мы ж их не звали. По нас, пусть хоть лапу сосут.

— Ежели б лапу, а то, эвон, все вески окрест обсосали. Хорошо, Любеч на нашей стороне, а то б и его повымели.

— А сколько ж мы так стоять-то будем? — спросил Борис. — До белых мух, што ли?

— Ну, до белых мух они, пожалуй, сымутся.

— Я ведь долго не смогу стоять, — обратился Борис к Святополку. — У меня, чай, конница. Траву кони повыбьют. И все. Отъезжать придется.

— Оно б не худо тебе с той стороны зайти, князь, со своими печенегами, — сказал Волчий Хвост, — да и ударить.