И преподобный, чтобы лучше с теми местами познакомиться, обошел ту землю, внимательно ее рассматривая, и очень ее полюбил. Ибо желала эта святая душа и некоторые новые добродетели стяжать, – верх же всех добродетелей есть безмолвие».
По сути, более или менее подробное жизнеописание Ферапонта начинается с его встречи с Кириллом в Старом Симонове, когда старцы задумывают удалиться из Москвы в пустыню. Причиной тому, как мы уже знаем, стало видение преподобного Кирилла. Читаем в житии: «Начал Кирилл выспрашивать его: “Нет ли, возлюбленный, там, на Белоозере, места, где бы можно было иноку безмолвствовать?” Ферапонт отвечал: “Да, очень много там, отец, подходящих для уединения мест”. Блаженный же о своем видении ему еще не рассказал, но как бы просто так расспрашивал его».
Интересно заметить, что подобный сюжет присутствует и в жизнеописаниях преподобных Савватия, Германа и Зосимы Соловецких. Подобным проводником в мир Северной Фиваиды становится именно Герман (этнический карел), который еще до встречи с преподобным Савватием (монахом Кирилло-Белозерского монастыря) уже бывал на Поморском берегу Белого моря и с рыбаками ходил на Соловецкий остров.
Таким образом сотрудничество знания и мистического опыта, навыка и молитвенного усилия позволяет отшельникам, уповая на милость Божию, преодолевать бытовые трудности жизни в пустыне, будь то в дремучем лесу на берегу Сиверского озера или на уединенном острове, затерянном в Белом море.
Далее в Житии сообщается, что «блаженный Ферапонт немного времени пожил с преподобным Кириллом. Божьей волей, направляющей желания на пользу, пришла к нему мысль начать собственное жительство и отойти в предназначенное ему место. Он сказал об этом преподобному Кириллу, потому что у них был обычай советоваться друг с другом в духовных делах… Так всегда совещались они и утверждались в добрых желаниях. Ферапонт сказал: “Ко мне приходит и неотвязно преследует меня (мысль) перейти на другое место, отец, и безмолвствовать отдельно”. Преподобный же Кирилл ему отвечал: “Если будет на то воля Божия, брат, то это может и на деле произойти”. “Есть, отец, местечко неподалеку отсюда, поприщ около пятнадцати или немного больше, где я хотел бы жить, если Господь Бог изволит. И молю честную твою святыню Бога ради не обижаться на меня за это разлучение”».
Последние слова в этой цитате сказаны, думается, не случайно. Пахомий Логофет в своем «Житии и подвигах преподобного отца нашего игумена Кирилла» этот эпизод из жизни белозерских старцев комментирует следующим образом: «Но не согласовались их обычаи: Кирилл хотел жить тесно и жестко, Ферапонт же пространно и гладко, и потому они расстались друг с другом».
Говорить в данном случае следует, разумеется, не о каком-то бытовом конфликте между монахами, но о разном видении ими аскетического пустынножительства. Преподобный Кирилл, прошедший школу Симоновского затвора (в Старом Симонове в том числе), дословно понимает слова Святых Отцов Церкви о монашестве, перефразируя их – «первее в келью иди, она всему научит тебя». Жизнь «тесную и жесткую» он видит буквально – убогая, едва пригодная к нахождению в ней землянка, зимний холод и неустроенность, летний зной и бесприютность. Но именно таков, по мысли отшельника, путь аскета-пустынника, путь, приносящий великие духовные дары.
Преподобный же Ферапонт, проведший большую часть своего иночества в паломничествах и путешествиях по «городам и дальним землям», более склонен к экзистенциальному странствию, которое мы вслед за Пахомием Логофетом можем назвать «пространным», то есть дающим возможность почувствовать истинное одиночество и преисполниться молчанием, ощутив себя песчинкой на фоне Божественного мироздания – бескрайних лесов и полей, гор и ущелий, озер и рек, текущих из ниоткуда в никуда. |