«Воля Господня и Пречистой Богородицы и ваша любовь да будет со мною грешным», – отвечает Ферапонт братии и уходит из своей обители в Можайск.

Сюда он больше никогда не вернется.

Этот уход, а вернее, насильное перемещение подвижника из пустыни в мир «на позор и осуждение мирским людям» становится драматическим прологом к тому, что Г. П. Федотов в своей книге «Святые Древней Руси» применительно к событиям первой половины XVI века назовет «трагедией древнерусской святости». По сути, Ферапонт приносит себя в жертву созданному им монастырю («нехотя повинуется»), поскольку без «обильных подаяний» Андрея Дмитриевича, на поклон к которому он уходит в Можайск, обитель едва ли сможет существовать в белозерской глуши.

Далее Георгий Петрович пишет: «Начала духовной свободы и мистической жизни противостоят социальной организации и уставному благочестию… На заре своего бытия Древняя Русь предпочла путь святости пути культуры. В последний свой век она горделиво утверждала себя как святую, как единственную христианскую землю. Но живая святость ее покинула». Вывод печальный, но к нему во многом подвигает и описанное выше событие. Пути аскетов Древней Церкви неизбежно пересекаются с социально-политическими вызовами своего времени, это пересечение (а порой и столкновение) к началу XVI века делает предельно острым вопрос огосударствления Церкви в целом и монашеского делания в частности.

Основоположники отдаленных обителей и скитов Северной Фиваиды – преподобные Дионисий Глушицкий и Павел Обнорский, Сергий Нуромский и Корнилий Комельский, Александр Куштский и Нил Сорский (о них еще пойдет речь в этой книге) стоят на позициях, сформулированных Иоанном Златоустом, – «поистине власть священства больше власти царской, и постольку больше, поскольку царю вверены тела, а священнику души», – и Августином Блаженным – «что касается отношений между градом Божиим и градом земным… град земной должен быть подчинен граду Божию». Иначе уход в пустыню и упование лишь на волю Божию становятся бессмысленными перед лицом державных повелений и государевых указов.

Пример с преподобным Ферапотном стал тому ярким подтверждением.

По прибытии в Можайск преподобный был приведен к князю, и между ними произошел следующий разговор:

– Знаешь ли ты, отец, зачем я тебя позвал?

– Один Бог, господин, знает человеческие сердца и помыслы. А кто такой я, худой простейший грешник? Как я могу это знать?

– У меня, честной отец, одно желание, и его поведаю тебе. Умоляю твою святыню дать мне то единственное, что я попрошу у твоей святости.

– Да как же могу я, господин, что-то дать твоему величеству в подарок, худой и грешный чернец, никакого добра не имеющий?

Андрей Дмитриевич просит Ферапонта основать в Можайске монастырь, подобный тому, который старец устроил на Севере.

Преподобный отвечает на эту просьбу следующим образом:

– Прости меня Господа ради. Кто я такой, что ты задумал это обо мне грешном, недостойном не только начать это, но и помыслить об этом? Одного Бога, господин, это дело; выше моих сил это дело. Отпусти меня Господа ради и Пречистой Богородицы в свою отчину на Белоозеро.

– Легче мне, отец, всего лишиться, нежели отпустить от себя твою святыню. Так велико мое желание, ради которого я тебя и позвал. Что же до монастыря Пречистой Богородицы и начатого тобой дела, то знает Бог, что я постараюсь удовлетворить твой монастырь всем необходимым, – и не только я, но и дети мои, насколько будет у нас сил, будем ради Божией милости заботиться о доме Пречистой Богородицы. Ты о том не печалься нисколько, оставь это попечение моей душе.