Викарий толкнул дверь и закрепленный внизу ее шпингалет, со скрежетом проехав по сделанной им же за долгие годы ложбинке в полу, провалился в специальное отверстие.

– Вот так‑то! – викарий удовлетворенно потер руки. «В конце концов не такой уж он и нудный старый хрыч», – одновременно подумали все трое, в то время как викарий вел их к купели.

В свое время старый священник крестил Джорджину, он же совершил над ней обряд венчания, а теперь ему было известно, что она вдова. Именно эту церковь много лет, до самой смерти, посещали ее родители, а ее отец являлся прихожанином этой церкви с самого детства. Не было никакой нужды в долгих приготовлениях, поэтому священник сразу же приступил к совершению обряда. Джорджина взяла младенца на руки, и он нараспев начал:

– Был ли ребенок крещен до этого?

– Нет, – покачала головой Джорджина.

– Возлюбленный, – проникновенно продолжал викарий, – хотя, как и все люди, зачатый и рожденный во грехе...

«Во грехе... – повторила про себя Джорджина, перестав вслушиваться в дальнейшие слова викария. – Юлиан не был зачат во грехе. – Эта часть службы всегда вызывала в душе у нее протест. – Какой же это грех? Он был зачат в любви и радости, в сладостном поту наслаждения – разве что само это наслаждение следует считать грехом...»

Она взглянула на Юлиана. Он не спал и внимательно смотрел на викария, бормотавшего по книге слова молитвы. На лице его застыло странное выражение. Оно отнюдь не было бессмысленным или безучастным. Скорее напряженным. Но все дети смотрят по‑разному.

– ...и обрати свой милостивый взор на это дитя, омой его, очисти от греха и освяти Святым Духом, чтобы он, будучи...

Святой Дух! Духи, обитавшие под неподвижными деревьями на крестообразных холмах, содрогнулись, зашевелились. Но они отнюдь не были святыми! Это были нечистые духи!

Раздался отдаленный раскат грома и высокие витражные окна осветила молния, потом за ними наступила еще большая темнота. Над купелью горел свет, викарию его было вполне достаточно для продолжения обряда. Глядя сквозь толстые линзы очков, он читал свою книгу, но вдруг заметно вздрогнул – ему показалось, что в церкви стало значительно холоднее.

Старик на секунду умолк, оторвал глаза от книги и моргнул. Оглядев стоявших перед ним троих взрослых людей, он перевел взгляд на младенца, внимательно всмотрелся в него и заморгал чаще. Потом скользнул взглядом по окнам, посмотрел на свет, горевший над купелью. Несмотря на то, что он дрожал от холода, на лбу и верхней губе у священника выступили капельки пота.

– Я... я... – начал он.

– С вами все в порядке? – взяв викария под руку, с беспокойством спросил Джордж.

– Холодно... – старик силился улыбнуться, но выглядел при этом совершенно больным. Казалось, ему трудно открывать рот – губы будто прилипли к вставным зубам, но он все же начал оправдываться:

– Прошу прощения, но в этом поистине нет ничего удивительного. Здесь всегда так сыро. Но не волнуйтесь, я не подведу вас. Сейчас я закончу обряд. Просто все произошло так быстро. – На лице его появилась слабая улыбка, больше походившая на гримасу.

– После того как вы закончите, – сказала Анна, – вам следует провести остаток дня в постели!

– Я так и сделаю, дитя мое, – ответил викарий и заплетающимся языком продолжил чтение.

Джорджина не произнесла ни слова. Во всем этом ей виделась какая‑то странность. Может ли церковь выражать неодобрение? Эта, во всяком случае, выражала. С момента их приезда сюда она относилась к ним враждебно. Викарий тоже чувствовал это – вот почему ему стало плохо.