– До чего же здорово снова оказаться молодой! А ведь это было так реально! Все от и до! – Она села и нахмурилась. – Год тысяча девятьсот девяносто девятый. И в нем творится всякая чертовщина. Мы с сыном, как… Иисус и Мария… только совсем иначе…
Розмари тряхнула головой, снова встала на колени и пригляделась к своим щекам. Хорошенько пригляделась. Заметила крохотное пятнышко.
– Надо будет получше заботиться о коже…
– Хорошо, что я рано встал. Я решил съездить, попробоваться на роль в «Брысь, кошка!».
– В тысяча девятьсот девяносто девятом она будет хитом, – сказала Розмари, вглядываясь в свой левый глаз. – Воскресят.
– Ага, я расскажу – народ на уши встанет! Правда, здорово будет, если я приду и выдам: «Джентльмены, счастлив заявить, что вы сотворили шедевр. Моей чокнутой женушке сегодня ночью приснилось, что в тысяча девятьсот девяносто девятом ваша пьеска получит новую жизнь».
– С каких это пор я чокнутая? – Розмари смотрела в зеркало, приподнимала и опускала локон на виске.
– Ты что, забыла? Шоу‑бизнес!
– У роликовых коньков все четыре колеса будут в один ряд, – проговорила она.
– Этой тайны я никому не выдам. Она хихикнула.
– А на Коламбус‑Секл стоит большая золотая башня. – Розмари принялась рассматривать другую половину лица, сжимая локон двумя пальцами почти у самых корней волос. – Я там жила, когда была старая.
– А я где был?
– То ли в могиле, то ли прозябал в неизвестности.
– Один черт.
Эта шутка вызвала у нее улыбку.
– Пускай Эрни пострижет меня, что ли… Зазвонил телефон, Розмари нагнулась, нащупала на полу аппарат, подняла черную трубку:
– Алло?
– Алло, мой ангел! Извини, если разбудил.
– Хатч! – Розмари повалилась на спину и расправила провод. – Ты даже не представляешь, как я рада тебя слышать! У меня был самый жуткий сон в жизни, и в нем на тебя навела порчу дюжина чернокнижников.
– Сон в руку. Именно это я и чувствую – будто на мне порча. Вчера вечером я заложил за галстук и сейчас в теннисном клубе борюсь с похмельем. Здесь Джеральд Рейнольдс. Скажи‑ка, вы с Ги еще не подыскали новую берлогу?
– Нет. И почти в отчаянии. В конце месяца надо съезжать, а к этому времени все будет занято, – Дитя мое, твое счастье, что на свете есть я. Помнишь, я тебе говорил об апартаментах Джеральда? С джунглями и попугаями? В «Дакоте»?
– Да мало ли таких разговоров! То есть о «Дакоте». Не об апартаментах… – Розмари смотрела вперед и навивала на палец локон, а в другой руке держала трубку телефона.
– Ему нужно, чтобы там год, а то и больше кто‑нибудь пожил. Он домой собирается, сниматься у Дэвида Лина. И с ног сбился в поисках серьезного ответственного человека, способного позаботиться о флоре и фауне. Улетать собирается послезавтра. У него была наготове племянница, но вчера ее сбило такси, бедняжка по меньшей мере полгода проведет в больнице.
Из‑за двери ванной высунулось лицо в мыльной пене.
– Апартаменты? – изобразил Ги губами. Розмари кивнула.
– Эй, ты меня слышишь?
– Да. – Она взяла телефонную трубку в другую руку, потому что рядом сел Ги. Не выпуская из руки бритву, он наклонился к Розмари – послушать.
– Ангел мой, это бесплатно! Четыре комнаты в «Дакоте» с видом на парк! Будете жить среди знаменитостей: Леонард Бернстайн! Лорен Баколл! А к соседним апартаментам приценивался один из «Битлов»!
Розмари и Ги переглянулись. |