– В эту ночь мы будем смотреть в глаза друг другу. И не говори, что не помнишь. Должно быть, ты очень испугана, даже в ужасе. Не буду к тебе слишком строг.

Но для меня это волнующий и прекрасный момент. Единственный в жизни, – в одной из моих жизней, а не в твоей, надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Лучше будет, если поймешь. И кто знает, возможно, я даже умнее, чем кажусь самому себе. Возможно, я знал – или всего лишь надеялся где‑то в глубине души, – что, если ты доживешь до той поры, когда Энди придет время взяться за дело, может случиться, мы снова поглядим друг другу в глаза в более приличной, «цивилизованной» ситуации и у нас, так сказать, появится шанс вернуться туда, откуда мы пошли разными путями.

Она смотрела на него, он улыбался.

– И вот глядим… Тебе нравятся его глаза? Могу сделать такие же. – Он посмотрел на нее тигриными глазами. – Тебе нравится Кларк Гейбл? – В этот момент ее спрашивал и ей улыбался Кларк Гейбл. – Скарлет, я могу всю ночь напролет изображать Реда Батлера. – С плутоватой улыбкой Гейбл покачивал ее. – Сейчас – наверх, но свет не погаснет. – Джо‑сатана поднял ее на руках. – Мои спецэффекты очень специфичны.

Она отвернулась. Продолжая вести в танце, он заставил ее прогнуться, заглянул в глаза, привлек к себе.

– Пока не грянул час расплаты, – пропел Фред Астер.

Джо‑сатана поставил ее на ноги.

– А сейчас перейдем к приятной стороне дела. На тот случай, если ты не понимаешь, к чему все идет… Рози, я говорю о вечной юности. Выбери возраст – двадцать три, двадцать четыре, да сколько скажешь! – и он твой навеки. Ни болей, ни хруста в суставах, ни противных коричневых пятнышек, все отлажено, все тикает, как мотор «роллс‑ройса».

Танцуя, Розмари посмотрела на него; он кивнул.

– Я это часто предлагаю, однако редко обеспечиваю. Ты достаточно стара, чтобы оценить предложение, и тебя я не обману. Получишь не только потерянные годы, но и те, что впереди, все до последнего. Проживешь их в приятном окружении, ничего общего с адской сволочью, которая тебе всю жизнь искалечила… Рози, по части обслуживания я дам сто очков фору этой гостинице.

Она повернулась к нему и спросила:

– А ты отменишь Зажжение, если я…

– Послушай, – сказал он, – давай без этого, а? Нет, не отменю. Да и не могу, уже слишком поздно. Так что – или вечная юность, или смерть, как только спустишься на несколько этажей. Газ сюда не достанет, он тяжелее воздуха. Вот почему мы с тобой наверху.

Она попятилась, посмотрела на него:

– А как же Энди? Он покачал головой:

– Я в нем больше не нуждаюсь, да и не верю ему, тем более когда дело касается тебя. У нас еще будут дети. Сколько захочешь. Вечная юность, помнишь? Розмари, подумай! Я понимаю, такое решение принимать нелегко, учитывая твое прошлое и прочие обстоятельства, но ты умная женщина и способна помножить два на два. Ты ведь меня лихо сделала, когда расколола загадку Джуди. Так что наверняка ты поймешь: это единственный выход.

Они танцевали на фоне блеска и облаков. Он вертел ее, удерживал, прижимался щекой к ее щеке.

– Я в раю… Я в раю… Сердце бьется так сильно – не могу говорить… – пел Фред Астер.

В свете мерцающих экранов Розмари сидела в кресле, сгорбясь, сложив руки на груди и опустив голову.

Энди полулежал на диване, упираясь локтем в подлокотник. Коврик был отброшен. Тигриные глаза смотрели на Розмари, рогатая голова покачивалась, губы обнимали соломинку из банки с кока‑колой, которую он держал между когтистыми большим и указательным пальцем обмотанной полотенцем руки.