– Ну что ты стоишь в дверях, заходи, расскажи о школе, – через силу сказала женщина. Было видно, что ее не сильно заботят школьные дела Дэвида, да и присутствие сына отнимало у нее слишком много сил, чтобы она могла искренне порадоваться его приходу. Дэвид чувствовал эту натянутую, как струна, неловкость, поэтому постарался побыстрее попрощаться с Перл.

Спустя несколько дней приемная мать Дэвида умерла. Подросток плохо понимал, что вокруг происходит, а все старались с ним не разговаривать, боясь нанести ему травму. В их доме почему-то денно и нощно стали дежурить знакомые матери по еврейской общине. Все вокруг что-то делали и суетились, а отец почему-то целыми днями сидел в спальне и смотрел в окно. Он даже закрыл магазин, который продолжал работать даже во время массовых беспорядков. Придя домой, черный от горя отец попросил Дэвида собрать свои вещи на неделю. Дэвид предпочел не задавать лишних вопросов и просто отправился к себе в комнату.

Вечером они с Натом приехали в небольшой мотель на окраине Бронкса, где Нат арендовал номер на неделю вперед. Традиции предписывали ему хранить молчание и горевать, а Перл всегда чтила традиции. Эта скорбь казалась сейчас важной частью прощения и прощания. Отец подростка целыми днями сидел у окна, предоставив Дэвиду полную свободу действий. Не нужно было ходить в школу, воевать за время «комендантского часа» или скандалить по поводу очередного приятеля, который не нравится Перл. Дэвид оказался предоставлен сам себе и в то же время заперт в коробке гостиничного номера в компании с бесконечной скорбью и одиночеством Ната.

Вот он я, человек, который с самого начала предпочел бы не рождаться и который проклинал тот день, когда это произошло. Вот он я, убогий и непутевый, не знающий счастья и поглощенный фантазиями о смерти и надеждами о самоубийстве. Все же мне и вправду не стоило рождаться.

Дэвида как будто все перестали замечать. На похоронах всякий раз, когда кто-то из этих тетушек натыкался на него взглядом, они начинали неловко улыбаться и старались ретироваться куда-нибудь в другое место. Спустя несколько дней прошли похороны, на которых Дэвид чувствовал себя идиотом из-за незнания бесконечных правил и традиций.

На следующий день после похорон в их квартире в самом сердце Бронкса воцарилась абсолютная и неизбывная тишина, прерываемая только веселыми голосами детей из приоткрытого окна. Эти звуки казались абсолютно неуместными и лишними в бесконечном и мертвом молчании квартиры семьи Берковиц.

Дэвид стал все чаще убегать из дома и пропускать занятия в школе, предпочитая проводить это время среди опустевших домов и бездомных людей, оккупировавших эти кварталы. В один из вечеров он заметил в окнах пустого дома какую-то вечеринку. На сей раз он был готов к этому. Подросток достал из кармана куртки бутылку со своей «фирменной» зажигательной смесью и кинул ее в сторону дома. Бутылка разбила окно, но не попала внутрь дома. Огонь тут же полыхнул, испугав и тех, кто был внутри дома, и Дэвида, который тут же побежал в сторону своего дома.

После этого инцидента Дэвид решил больше не гулять в квартале заброшенных домов. Он исправно посещал школьные занятия. Учителя знали о произошедшем с матерью Дэвида, но, что еще страшнее, они предупредили об этом учеников. С этого момента между подростком и остальным, внешним миром начала расти пуленепробиваемая стена, которую уже невозможно было бы разбить с помощью бутылки с зажигательной смесью. И дети, и учителя теперь старались обходить Дэвида стороной, не трогать его, то ли из страха задеть его чувства, то ли из животного страха перед смертью и чужими проблемами.