И зажили они довольные и радостные.

Правда, смущало, что повинности не справляют новые господари. Иной раз совсем жутко становилось. Разбил вот Пираи подношение Приве, аж крынку молока! И немедленно побежал к Гримтекову дому, ниц пал и плакал, и молил о повинности не сильно строгой. А Гримтек вышел, плюнул, ему в лоб прям попал, и в дом ушёл — очень страшно было в тот день. Всю ночь кошмары снились. Не понимал он как это так — преступление свершил, повинился, а повинности не было.

Странная началась жизнь.

Он к ней даже почти привык.

А потом пришли Они — короля люди, с железами и очагами.

В ужасе попрятались они все по домам, в окошки смотрели, коленками дрожали, из-за дверей плакали и о пощаде молили. Гримтек и те, что с королём новым воевать ходили, как господарям и положено, навстречу вышли людям тем. Стали посреди улицы главной и единственной в посёлке, руки в боки упёрли и стоят. А тех! Тьма. Аж штук сорок — а то и все пятьдесят! Пираи чуть со страху не помер — это тебе не голодранцы с магии Ганга обезумевшие.

Видел он из окошка-то — лица хмурые, глаза злющие, оружие у всех и доспехов куча, да каждый на коне, да телеги две за ними — то ясно для чего, что б добро награбленное, на чём вести было. Не знали они в тот момент, что за ужас такой в посёлок явился.

Отряд остановился. Пирайи стал изо всех сил молиться Приве — куда там Гримтеку с полудесятком его товарищей, против такой-то силы! Мало того, припомнил Пирайи кое-чего из детства. Видел он уже таких вот людей. Тогда ещё поругался господарь их с соседним господарем, сошлись они на поле за посёлком и дрались аж час целый — пол армии потеряли. А быстро-то не восполнишь, пока ещё в Батэле обучат господарей младших, пока они приедут, пока господарь рыцарственный правитель золото за них отправит, в общем, не быстро оно. Вот и нанял господарь роту разбойников, что наёмниками себя кличут — ужасные люди. Сношали всё подряд, били людей жестоко смеху ради, не за повинности даже. Посевы топтали, мучили народ почём зря.

А драться они умели — наёмные роты войной и жили.

И вот такие люди, приехали в тот день.

Пираи попрощался с жизнью, швырнул ботинком в мальчика, который опять орать начал, мысленно укорил себя за то, что поленился отнесть его к кормилице пораньше и вновь прилип к окошку. На мгновение покрылся ледяным потом — что если через кусочек ткани, коим он окно прикрывал, через щелочку между подоконником и окном, заметят его окаянные изверги эти? Чуть не завизжал от испуга, но вовремя спохватился — он же мужчина, нельзя ему. А то, как перепутают, подумают, что женщина то кричит, да сношать придут? Бывали случаи — молва народная рассказывает. Не хотелось ему. Конечно, ежели господари эти из рот наёмных прикажут, куда уж тут денешь? Придётся, чего уж там. Не впервой…, но очень уж не хочется.

Вот если бы настоящий господарь тут был! А Гримтеку всё — убьют его сейчас.

От роты наёмной, бабища злобая с гривой рыжей волосни Барговой на голове, отделилась и к Гримтеку медленным шагом коня ведёт. Рука проклятая её на рукояти меча, смотрит глазищами бесстыдными, в штанах сидит на коне шлюха срамная — просто ужасная бабища. Изо всех сил молился Пирайи Приве, понимая, что бессмысленно оно уже…

Рыжая бабища Баргова, склонилась с коня, с Гримтеком заговорила. Прошла минута, выпрямилась бабища и Гримтек кивнул ей, да что-то гаркнул своим господарям младшим, недавно ещё бывшим таким же навозом мирским, как и сам Пирайи.

А потом началось!

Наёмники с коней послезали, да давай по домам ходить, люд добрый на улицу тащить, да посреди её и сгонять в толпу. Гримтек со своими господарями младшими помогать стал окаянным бандитам, что рыжая Барговая шлюха сюда привела. И плакали они и умоляли и в слезах все на колени падали, и сношать их предлагали и урожай весь отдать — ни в какую, не смилостивились они ни на миг.