|
Раньше-то оно как? Баба если, то либо ребёночек у неё малой в доме в люльке плачет, жрать просит дармоед этот бесполезный. Вот. Либо беременная она ходит. А теперь? Господари не сношают никого. А муж то с женой, они ж сношаются не регулярно, работы невпроворот, когда там! А уж с молодыми и вовсе всё плохо. Не поженются пока, они ж не сношаются — нельзя, разврат такой допускать, вообще нельзя, то от Барга всё. Раньше как было? Идёт молодуха, без мужа ещё, а тут господарь мимо едет и захотелось ему — берёт её значит и сношает. И ежели мужа ещё не нашла, то не важно всё — ребёночек будет у ней всё равно. А теперь нет, теперь лишь разврат этот мерзкий. Беременных совсем мало стало, а это как-то не по-людски. Баба она беременная должна быть или с ребёнком нянчиться, а в свободное время в поле работать. А тут вон как получилось. Да ладно бы только это — бабы-то, они ж обнаглели совсем! Вот, на днях, пошёл Пирайи в поле. А тут эта соплячка без мужа и не беременная, посреди дороги стоит. Он вежливо, как оно и надо, подождал полсекунды, не уходит с дороги-то пред мужчиной-то. Ну и треснул этой дуре по башке — шоб знала и в следующий раз такого не допускала, а то ишь! Пред мужчиной она мослами своими вертит, посреди дороги идёт и никакого почтения! Совсем бабы от рук отбились…
Вот. А она взвизгнула, да как даст ему мотыгой по башке! Пирайи где стоял, там и сел, круглые глаза свои выпучив, да за лоб двумя руками взявшись. А она вся раскраснелась, мотыгу схватила как дубину и глазищи злые у неё — видно сразу, Баргов сглаз-то в глазищах тех. — Чего творишь перхоть ты с члену Каилова??? — Взвыл Пираи, во гневе праведном и уж было хотел на кулак поплевать, да как дать ей, что б зубов не осталось, вот. А тут что-то всё не так пошло. Вот как коварно и хитро бывает оно, от порчи-то Барговой… Пирайи бежал домой истошно воя, а сумасшедшая шлюха сопливая, за ним бежала, мотыгой размахивая, словно господарь молотом боевым — на силу спасся. В доме заперся и затих там. Слава Приве, в дом ломиться, бабища эта мерзкая не стала. Странно всё стало. Иной раз Пирайи ложился спать и тихо плакал — всё вспоминал он господаря, что сношал его на берегах лесов Ганга колдовского, господаря рыцарственного правителя вспоминал и даже порой молился, что б Прива вернула старых господарей. Тогда всё просто было, понятно. А теперь, даже урожай убирать и то сам решай когда, всем ведь плевать. Главное что б двадцать частей от урожая в замок отвёз. Да и то — не следит ведь никто. Пираи вот однажды взял и барашков зарезал четверых. Одного надобно было живьём в замок увести. А он не стал. Три дня от каждого шороха вздрагивал, дважды пописал прямо в штаны с перепугу, а один раз даже и покакал — но то просто соседка припёрлась, надо ей было чего-то, он уж и не помнит чего. Не отдал двадцатину и что же? Повинность страшная, страшней и нет. Но его не наказали. Правда, больше он так не делал. В прошлом годе, сосед вот, не отдал двадцатину, прям как он, но только заметнее — урожай капусты собрал с огороду и в замок не увёз. А бабища та уродливая, шлюха, которая к его дому подъезжала, в село тогда приехала, то увидела и сразу уехала. На следующий день Гримтек приехал с тремя младшими господарями. Соседа и семью его выволокли на улицу, с их рук срезали клеймо вместе с кожей. А потом вышвырнули прочь, и повелели более никогда не возвращаться в Сабас. Как ни молили о прощении, ничего не помогало — господари были непреклонны. Только, почему-то, за эти мольбы вопиющие, никого пытать не стали, деток не порубили на куски, жену соседа сношать не стали, соседа на кол не посадили. В общем, даже во гневе, господари новые, были совсем никакие. Иной раз казалось, что силы мужеской нет у них вовсе, да и смелости тоже. А порой Пирайи даже думал, что вот приедут господари новые в село, а Прива их болезнью какой и поразит — не сама конечно. |
