— Поверить не могу, что я изменила степных волков для их леса. Они и так настоящие монстры, а я их превратила…, впрочем, не важно. Что сделано, то сделано. Великие Силы расставят всё по своим местам.

Девушка шагнула в зыбкий воздух и эта волнистая клякса в пространстве, просто исчезла, он даже не заметил как.

Логран сидел в своём укрытии ещё около часа. Маги не вернулись, волков не видно. Он встал на ноги и решительно спустился вниз. Напился, набрал воды в крошечный бурдюк и, прежде чем уйти, подошёл к останкам лошади. У погибшего, вряд ли были только мечи и лошадь. Возможно, что-то ещё осталось. Недолгий поиск был щедро вознаграждён — он нашёл походную сумку.

Она была не слишком полна, но ценности своей от этого не потеряла нисколько. Совсем немного еды — кусок мяса, ломоть сыра, покрывшийся плесенью хлеб. Хлеб Логран выбросил, сердито качая головой — наверняка с Севера хлеб. Там ничего делать не умеют, ни то, что хлеб, детей и тех делать не умеют — глянешь на него и всё, хоть глаз коли, да уснуть никак, кошмары снятся потом…, ну, отец так говорил. Сам-то Логран с Севера никого не видел ни разу. Мать у него с Севера была, отец частенько об этом напоминал, указывая, что Логран на человека похож, лишь потому, что от отца ему считай всё и досталось. Милостью Привы конечно, по поводу чего отец регулярно сокрушался — за что такая милость мальчику досталась, ежели мать у него страшна была как греховность всего этого мира, да что там! Отец утверждал, что у Барга зад считай воплощение самой красоты, в сравнении с лицом матери Лограна. Отец из жалости на ней и женился, не только конечно — господари повелели, он и женился, а она потом в лес убежала, к своим. К кому своим, Логран так и не узнал — отец на сей вопрос отвечал всегда одинаково. Или плевался в пол или сапогом кидался. Когда уворачиваться от сапога надоело, а во лбу шишка появилась, Логран свои вопросы и оставил…, глядя, как летит плесневый хлеб в ручей, как серебристая вода уносит его вниз по овражку, Логран задумался. Отец, конечно, врать бы не стал. Зачем ему это? Но…, да нет…, да в любом случае, уже слишком много времени прошло. Да и какая разница теперь? Она ушла так давно, что он не помнил дней, когда бы у него была мать.

На дне мешка нашлись три золотые монеты. Да не простые — Логран таких и не видел никогда.

Он долго сидел у ручья, разглядывая яркие золотистые кругляши с вытесненными на них оскаленными пастями неведомых зверей. На волков похоже, но морды короче, клыки длиннее — либо чеканка кривая, да с фантазией не здоровой, а на монете степной волк. Либо это какой-то и, правда, неведомый зверь. Откуда эти монеты? С обеих сторон хищные пасти изображены, ни букв, ни цифр — он конечно, ни считать, ни писать не умел, но с цифрами и буквами было бы как-то понятнее. С буквами и цифрами, то сразу ясно — монета из Империи Пиринеи или из Валлии. А то может и из вольных городов с Севера, где, как говорил отец, одни неумёхи, и страхолюдины живут.

Собрав пожитки погибшего здесь паренька, Логран осенил себя знамением Привы, тихим голосом попросил у Богини прощения за свой нехороший поступок — всё-таки, мёртвого обобрал, в том ничего хорошего и нет. Потом ещё раз осенил себя знамением Милосердной и, сложив ладони на груди домиком, прикрыв глаза, произнёс молитву за несчастного, коему придётся предстать перед Милосердной, будучи изуродованным огнём погребального костра…, вот что за дикари такие? А может, та милая девушка, переубедит гигантского дикаря и парня, всё-таки, омоют, как положено и, с молитвами к самой Приве, всё же предадут земле? Вот и за это оно тоже помолился.

А потом открыл глаза и замер, мгновенно пропотев.

— Баргова волосня мне в рот… — Прошептал он едва слышно — вот зачем он тут молился? Не мог отойти прочь подальше? Эх…, дрожь прошла по всему телу.