— Я заплачу!

По ту сторону двери, стало тихо.

— Брешешь поди? — Наконец, сказал владелец землянки.

— Нет. — Логран снял мешок с плеча, поспешно запустил туда руку, нашёл свёрток с монетами и, морщась от холодных капель, падавших за шиворот, нащупал там одну монету. — Вот! — Торжественно рёк мальчик, показав монету закрытой двери. Нахмурился, голову пальцами поскрёб — через дверь-то как монету увидят? Никак не увидят. А как быть?

— Ну, раз такие дела… — Лязгнул засов, заскрипели петли, и дверь открылась, едва не ударив его по носу. Логран отшатнулся и прежде чем успел удивиться, сморщенная старческая ладонь с невероятной просто скоростью, вырвала монету из его руки.

— Храни вас Прива… — Сказал Логран и осёкся. Свет падал со спины владельца хижины, так что рассмотреть его достаточно хорошо не получалось. Однако уже того что он увидел, в принципе хватило, что б осечься почти что на полуслове.

— Да и тебя тоже, чего уж. — Проговорил сгорбленный, в тряпки разнообразные замотанный, наверное, старик. Судя по голосу, точно старик…, хотя тут сложно сказать. Крючковатый нос, морщины по всему лицу, горбится он…, она…, в общем, хозяин хижины горбится. — Чего столбом встал? Заходи, давай. А то дождём счас всё тут мне промочит. — Проскрипел старик, подвинувшись в сторонку, тем освободив достаточно места, что б мальчик мог пройти.

Логран замешкался. Заходить ему перехотелось. С порога видно было всю хижину — такая же крошечная, как и снаружи. Стол посреди комнаты, очаг у стены, в коем пылают толстые поленья. В углу старый топчан, вместо кровати. Со стен и потолка свешиваются засушенные травы, вяленое мясо, несколько крупных сушёных рыбин, в общем, обычный, не шибко бедный домик. Разве что маленький совсем…, что-то там было не так. Он буквально кожей чуял — нельзя сюда заходить ни при каких обстоятельствах.

— Чего встал-то? — Нахмурился старик…, впрочем, всё-таки, это старуха. Наверное… — Монету, ежели что, то я уже не верну. Понял? Так-то вот.

Логран прикусил губу — заходить не хочется. Это да. Только вот за спиной ледяной дождь шумит, ветер дует в спину, а где-то в куче тряпья, в каковое замотан этот очень старый человек, уже успела исчезнуть полновесная золотая монета. Решения иного и быть не могло.

Он проскользнул в дом и остановился в паре шагов от порога. Дверь со скрипом закрылась, а старуха, ворча что-то невнятное, двинулась к дальней от очага стене…, открыла дверцу неприметную и стала там чем-то шуршать.

Мальчик смотрел на открытую дверь, за коей виднелась крошечная каморка.

Он был готов поклясться, что никакой двери там не было ещё секунду назад.

— За стол садись, накормлю, напою, как прям в тавернах Сабовских, за золотой твой, отъешься у меня, прям так, что и уходить не захочешь.

Логран присел на низкую скамейку за столом, хмурясь в сильном сомнении — маловероятно, что он захочет тут остаться.

В доме пахло странно. Рыбой, травами, от очага дымом несёт — не справляется труба с вытяжкой. Привычные запахи, и с дымом всё ожидаемо. Старый одинокий человек, вряд ли имеет сил, что б самостоятельно очаг поправить и денег, что б кому-то за это заплатить. Да и кто станет одинокому старику посреди равнин Сабасских, чем-то помогать, завидев в его руках монеты?

Скорее уж монеты отберут, и поминай, как звали.

Какой-то ещё запах здесь. Едва уловимый. Никак не сосредоточиться на нём. А ещё, такое чувство, что сквозь стрекот поленьев в очаге и ворчание старухи, пробивается какой-то иной звук, что-то такое неуловимое.