— Отчего он не хотел меня брать?

— Он говорит, что ты стал мокрой курицей: теперь, когда твои руки дрожат, ты ни на что не годишься. Вот что значит старость!

— Что же, что я состарился, а все-таки я стою двух молодых.

— Это также и мое мнение, но Филь-ан-Катр думает иначе. Нельзя же всем нравиться!

— Но что же вы решили?

— Мы найдем Филь-ан-Катра в «Малой бойне» без четверти двенадцать; он там постоянно бывает.

— Он говорил тебе, в чем дело?

— Ни слова.

— Но ты все-таки знаешь?…

— Нет, я знаю только, что дело выгодное и, может быть, придется воспользоваться ножом.

Бывший нотариус вздрогнул.

— Убивать? — прошептал он испуганным голосом.

— Я сказал — может быть, и потом, какое тебе до этого дело?

— Я не люблю крови.

— Я также; даю тебе слово Жана Жеди: я никогда не убил бы никого для удовольствия, но когда надо, то делать нечего. Впрочем, можешь быть спокоен, тебя поставят сторожить, остальное — наше дело. А теперь идем, только по разным дорогам… Не надо, чтобы нас видели вместе слишком часто.

Рауль Бриссон встал и повернул налево, тогда как Жан Жеди пошел направо по улице Ла-Шапель.

«Малая бойня» — один из тех ужасных притонов, которых было много около заставы в то время, когда начинается наш рассказ.

Она помещалась рядом с заставой Ла-Шапель, в подвале одного старого дома, который впоследствии был разрушен, чтобы уступить место скверу. Лестница в двенадцать ступеней вела в это заведение, пользовавшееся очень дурной славой. Полиция постоянно наблюдала за ним. Так как это знали все, то можно было только удивляться, что его посещали люди, боявшиеся полиции, но всем известно, что такие места как-то особенно привлекают преступников.

Жан Жеди по прозвищу Соловей спустился по лестнице, прошел первую залу, освещенную двумя коптившими лампами, и вошел во вторую, освещенную таким же образом, в центре которой стоял грязный бильярд. По стенам размещалось около дюжины столов, занятых мужчинами, большинство которых казались разбойниками, и девушками последней категории, чье безобразие равнялось их цинизму.

Филь-ан-Катр играл на бильярде с молодым мальчиком лет семнадцати с красивым лицом и относительно изящной наружностью. Самому Филь-ан-Катру было лет двадцать пять. Высокий малый с правильным и приятным лицом не производил впечатления разбойника, способного на все, даже на убийство, с улыбкой на устах.

Он был одет, как зажиточный рабочий. Жан Жеди ударил его по плечу.

— А, это ты? — сказал тот. — Где же нотариус?

— Сейчас придет.

— Хорошо, садись и выпей, пока я закончу мою партию.

Жан Жеди сел на скамейку и приказал подать вина, а пять минут спустя Рауль Бриссон, по прозвищу Гусиное перо, в свою очередь вошел в залу как раз в ту минуту, когда Филь-ан-Катр заканчивал партию.

— Идемте, дети мои, — сказал он.

— Куда ты нас ведешь?

— В одно место, где мы можем поговорить по душам, к Биби. Биби — это я… Я пойду вперед, чтобы показать вам дорогу.

Вместо того чтобы войти в первую залу, Филь-ан-Катр направился к маленькой двери в глубине, выходившей в узкий коридор.

— Вы идете за мной? — спросил он, оборачиваясь.

— Конечно.

Действительно, бывший нотариус и Жан Жеди шли за ним по пятам.

— Стоп, — вдруг сказал Филь-ан-Катр. — Мы пришли, я здесь живу… временно…

Он открыл вторую дверь и зажег свечку, которая осветила узкую низкую комнату, куда воздух проникал через отверстие, выходившее на двор в два квадратных метра.