— Он, значит, на меня сердит?

— Страшно.

— Почему?

— Он воображает, что по твоей милости нас арестовали в «Серебряной бочке», что ты хотел один заняться делом на улице Берлин…

— Это неправда!… — вскричал Жан Жеди.

— Я в этом убежден, но он вбил себе это в голову и не слушает ничего.

— Но мы никогда вместе не работали, он не знает про меня ничего! Что он мог сказать?

— Я не знаю! Твое дело угадать и быть настороже, чтобы приготовиться отвечать на все.

— А! Негодяй! Он здесь?

— Нет, его уже водили к следователю, а затем отвезли в дом предварительного заключения.

— Хорошо, — проговорил Жан Жеди, сжимая кулаки. — Если я только попаду в одну с ним тюрьму, то ему придется плохо!

— Полно, не сердись так, — продолжал нотариус, не терпевший никаких ссор. — К чему тебе послужит, если ты убьешь его? Будет только тебе хуже. Успокойся и поговорим.

— Пожалуй!

— Во всяком случае, ты сам виноват. Если бы ты пришел в «Серебряную бочку», то не случилось бы ничего дурного.

— Я был там.

— Значит, ты опоздал?

— Да, я пришел в минуту, когда полиция вас уводила. Я видел, как вас вели, но я не мог прийти раньше.

— И это верно? — нерешительно спросил нотариус. — Это верно, что ты нас не продавал?

Глаза Жана Жеди налились кровью, и бледное лицо приняло ужасное выражение.

— Я никогда не продавал своих товарищей. Я не такой подлец, как Ландри! Если ты считаешь меня способным на низость, то, поверь мне, не повторяй этого, а то я тебя задушу.

Бывший нотариус побледнел и поспешно отступил.

— Нет! Нет! — прошептал он. — Я не верю, даю тебе честное слово. Ты честный малый, и я повторял это Ландри на все лады.

— Давно бы так, — сказал Жан Жеди, немного успокоившись.

— Но надо сознаться, что твое отсутствие могло показаться странным. Это-то и заставило Ландри предположить, что ты хочешь один заняться задуманным делом.

Жан Жеди пожал плечами:

— Филь-ан-Катр дурак. Это дело физически невозможно провернуть одному. Вы должны были подумать об этом.

— Правда! Но неудача ударила ему в голову. Какое несчастье! Мы имели в перспективе прелестное дело, в особенности с герцогом де Латур-Водье.

Жан Жеди нахмурил брови. Слова бывшего нотариуса напомнили ему его разбитые надежды.

— Это правда, ужасное несчастье!

Вошедшие сторожа прервали разговор двух друзей, позвав их обедать.

Было около девяти часов вечера.

Герцог Жорж, пообедав вместе с сыном, с довольно озабоченным видом ушел к себе в кабинет. Сев у камина, он позвонил.

В комнату сейчас же вошел лакей.

— Фердинанд, — сказал сенатор, — я жду одного человека, он явится, вероятно, между девятью и десятью часами. Его имя Тефер. Скажите швейцару, чтобы его проводили ко мне тотчас же.

— Слушаюсь, герцог.

— Где вечерние газеты?

— На письменном столе.

— Хорошо.

Лакей ушел, герцог сел к письменному столу и стал читать газеты, но скоро бросил.

Очевидно, его беспокоили мрачные мысли: губы слегка шевелились, произнося какие-то слова.

«Ужасное прошлое! Проклятое прошлое! — говорил себе сенатор. — Я, герцог де Латур-Водье, стоявший так высоко по своему имени, богатству и влиянию, должен постоянно бояться… Я многим пожертвовал, чтобы получить титул и состояние, которое доставило мне так мало счастья!… Какой злой гений толкал меня к преступлению?… Клодия! Клодия! Ты — демон с ангельским лицом, сделавший из меня раба, ты воспользовалась моей слабостью, чтобы превратить меня в мошенника и убийцу! Клодия! Если я еще жив и свободен, то обязан этим только случаю или, лучше сказать, чуду!…

В последнее время я почти забыл про Клодию.