Да! В письме говорилось обо мне. О том, что я обманываю своего честного, верного мужа. О том, что я имею связь с Онегиным – человеком блестящим, но порочным. О том, что я была влюблена в него еще до замужества (это истина) и еще тогда отдалась ему (это ложь). Что наши отношения не прерывались все годы моего брака (вранье) и мы с ним встречаемся и состоим в близости до сих пор (правда).
Да, мне было чрезвычайно горько и тяжело читать это послание. Но я боюсь даже представить, что чувствовал, читая сей пасквиль, мой муж.
В ту пору аудиенции у меня добился Е.О. То была наша с ним последняя встреча. Он пытался осушить мои слезы – но что значили для меня его утешения! Он строил предположения по поводу того, кто является автором пасквиля. Он пребывал в холодном бешенстве по отношению к предполагаемому сочинителю. Мой друг ни секунды не сомневался, что пасквиль – дело рук Аврамова, к тому времени уже несколько дней как покойного. Я тогда почти не слушала его. Когда я так опозорена – что за дело мне до того, кто открыл миру мои язвы?! Однако же теперь, когда минуло семь месяцев со времени случившегося, я также склоняюсь к предположению, что автор письма – Аврамов. И потому, что появление пасквилей случилось удивительно ко времени. Первые послания поступили к адресатам в Петербурге как раз на второй день после того, как он убил себя в своем собственном кабинете. Но это он писал и отправлял подметные письма. Онегин сказал, что узнает в его стиле его подлую натуру. Адресовать пасквиль моему супругу – чтобы тот вызвал (а он непременно бы вызвал!) Е.О. – главного врага и угрозу благополучия Аврамова. Загрести жар чужими руками. Убить человека в результате чудовищной интриги – о, я хорошо узнавала руку убийцы! Именно такой методой устранил он четыре года назад своего племянника Ленского, причем тогда ведь и тени подозрений не пало на него! И теперь, совершенно очевидно, он хотел с помощью моего супруга (словно бы тот был наемным разбойником!) избавиться от Евгения, который разгадал его тайну.
Подметное послание, очевидно, стало его последней подлостью. Видимо, он его переписал и отправил как раз перед тем, как к нему на квартиру пришел Е.О., – перед тем, как умереть. И вот теперь, уже из гроба, он мстил Онегину.
Но что – Онегин! Любовник в глазах общественного мнения – лицо героическое. Ему-то не к лицу и не пристало страдать от пасквиля! Можно было только гордиться: он – донжуан. Благородный совратитель, благодаря которому женщина пренебрегла верностью своему долгу. Любовник, сумевший покорить и скомпрометировать даму высшего света. Его страдания (даже если они и были) нельзя и близко сравнить с моими. Но самое острое, самое ядовитое жало письма оказалось направлено против моего супруга.
Я могу только представить, как больно было моему мужу, когда он получил тот пасквиль. Какую бурю ужасных чувств он пережил в своей душе: он обманут… предан… опозорен… обесчещен… Ох, нет! Не могу думать об этом! Слезы душат меня! Как же я виновата перед ним! И нет его рядом – чтобы я могла припасть к его ногам и вымолить прощение!
Нет, надо взять себя в руки. Мне надо с трезвой и холодной головой описать происшедшее – чтобы помочь самой себе. И главное, чтобы сберечь на бумаге память о своем супруге.
Когда я оказалась, наконец, в состоянии, мне рассказали очевидцы о последних днях и часах моего супруга, князя N.
В ту пору он был на Кавказе – инспектировал по велению императора наши войска. Судя по всему, мой супруг получил подметное письмо дней через десять после меня и других петербургских адресатов. Насколько я знаю, он, как подобает истинному мужчине и джентльмену, ни с кем не стал обсуждать написанное. Поверил ли он письму? Боюсь, что да. Если мужья верят обычно вранью, что сочиняют про их жен, то, когда пишут правду, пусть даже искаженную нелепыми добавлениями – мой супруг, я не сомневаюсь, принял все написанное за чистую монету. |