Влада улыбнулась, добавила:

– Я поставила Григорию условие: мы с ним для всех в группе не пара, а брат с сестрой. Наплела ему, что полное воздержание и отсутствие отношений личных – необходимы, чтоб ритуал сработал. Истинная причина, конечно, была другой: я считала, что в Дарчене обязательно встречу Цирина, и очень боялась этого. Вдруг он до сих пор считает меня своей королевой? А я являюсь к нему с другим. На чувства горца, – Влада жестко улыбнулась, – мне было плевать. Я опасалась иного: что оскорбленный в лучших чувствах абориген начнет вредить. Тогда шансы на спасение Гриши, и без того призрачные, упадут до нуля.

Притворяться, что мы не любовники, оказалось несложно, – продолжила Влада. – Да вы на Кайласе бывали, знаете сами – на высоте свыше четырех километров не до чувств-с. Выжить бы, дотянуть до конца дня, добрести до постели. И никаких, конечно, двухместных гостиничных номеров – поселили нас по пять человек в комнате, девочки и мальчики отдельно. Григорий – независимый, творческий человек, которого против его воли утащили в «дикую глушь», – с каждым днем становился все несносней. Постоянно ворчал, что еда ужасная, грязь кошмарная, а моя затея – совершеннейший бред. Я сама тоже все меньше и меньше верила в успех. Я же не видела, как Цирин проводил ритуал. Достаточно ли будет оставить у подножия Кайласа Гришину вещь с каплей его же крови да произнести мантру или нужно сделать что-то еще, мне неведомое? Уже не прятаться от Цирина хотелось, но, наоборот, найти его. Броситься в ноги, поведать легенду о больном якобы брате. Попросить о помощи.

Перед восхождением мы провели в Дарчене два дня. Я напоказ бродила по центральной улице, не боялась заглядывать и в сторону от туристических троп, в откровенные трущобы. Интересовалась у тех, кто понимал английский, про моего «принца». Но местные лишь пожимали плечами:

– В поселке его нет. Скорее всего, в горах. А где конкретно, Цирин никому не докладывает.

С одной стороны, это облегчение: я все ж боялась, что «принц» мой заговорит о высоких чувствах, да и одного его взгляда – влюбленного, преданного – могло быть достаточно, чтоб Гриша взревновал. Но и страшно было, что ответственность за совершение ритуала теперь лежит единолично на мне.

Расстаться с чайкой – побрякушкой, что передавалась в их семье из поколения в поколение, я Григория уговорила. Но еще ведь предстояло его кровь пролить…

Однако любимый мой к моменту, когда мы доплелись до южного лица Кайласа, оказался настолько измотан, что согласен был абсолютно на все. Когда я подступила к нему с перочинным ножичком, саркастически молвил:

– Да делай что хочешь. Хоть убивай.

Я полоснула его по руке – неглубоко, чтоб не возникло кровотечения. Обмакнула в кровь чайку, тут же перевязала рану – и бросилась к камню Миларепы.

По счастью, группа наша разбрелась, никто не обращал на меня внимания, и я смогла спокойно произнести мантру Цирина:

– Ра ма да са, са сей су хонг.

Положила чайку к подножию камня. Кайлас безмолвствовал, Григорий – в десятке метров от меня – бессильно лежал на снегу.

И вдруг я услышала:

– Кто он?

Вздрогнула, обернулась.