Отринув, наконец, свое странное оцепенение, я воскликнул:

– Что ты хочешь здесь, в могиле несчастного поэта, найти?

– Ответы на твои вопросы, – холодно молвил мой спутник. – Ты утверждаешь, что не ты убил Володеньку. Сейчас мы это проверим.

Вскоре заступ одного из копателей ударил обо что-то твердое.

– Копаем, не отвлекаемся! – прикрикнул на своих людей Зарецкий. Они задвигали лопатами еще быстрее, и вскоре на дне ямы обнажился гроб. Дерево, из которого был он изготовлен, все оказалось в песке. Дрожь ужаса прошла по всему моему телу. Когда домовина обнажилась вся, мой бывший сосед прикрикнул:

– Достаем!

Тут же кучер выскочил из ямы, метнулся к экипажу и принес две веревки. Вместе со вторым человеком они завели канаты под днище гроба. Затем вылезли из заглубления. Один встал в ногах могилы, другой в голове. Каждый держал в руках оба конца своей веревки. «Раз, два!» – скомандовал возчик. Гроб оторвался от земли, но не поднялся высоко. Дальнейшие усилия людей успехом не увенчались, и тогда кучер с оттенком фамильярности воскликнул:

– Помогите, баре!

Делать нечего! Я взялся за один конец вервия, извозчик – за другой. Зарецкий стал пособлять второму человеку. Канат врезался мне в руки, протирая грубой своею поверхностью мою перчатку. Наконец, после многих усилий, мы вытащили последнее прибежище бедного Ленского из могилы и опустили на землю. Наступал самый ужасный момент.

– Что мешкаете? – прикрикнул на своих слуг мой сосед. Из сундука под облучком явился топор. Кучер вонзил его в деревянную поверхность, пытаясь снять крышку. Я отвернулся, не желая этого видеть. Последовало еще несколько ударов, затем раздался душераздирающий скрип дерева, а потом – торжествующее восклицание возницы:

– Вот он, лежит, голубчик!

Казалось, никакая сила в мире не заставит меня повернуться – однако Зарецкий тронул меня за руку. Голос его выражал высшую степень удивления:

– Смотри же, смотри!

Я невольно обернулся. И увидел, как оба человека благоговейно опускаются перед гробом на колена, а их барин глядит на тело в нем с выражением глубочайшего изумления. Внутренне содрогаясь, я невольно перевел глаза на последнюю обитель Ленского – и тоже застыл, пораженный. Потому что тело во гробе, которое я ожидал увидеть ужасным, обезображенным временем и пребыванием под землей, предстало передо мной не только не испорченным ни единой своей чертой, ни одной складкой – лицо было свежим, даже румяным, – словно юноша не пролежал под землей более четырех лет! Будто бы он лишь пару минут назад прилег вздремнуть, и теперь, только тронь его, немедленно распахнет свои вежды! И в то же время нельзя было сомневаться, что бедный Ленский мертв – потому что на груди его, на белой сорочке, расплывалось огромное красное пятно!

Оба человека стояли на коленях и истово крестились. Зарецкий замер с выкаченными из орбит глазами и трясущейся нижней челюстью. И тут вдруг мертвый во гробе – пошевелился! Я вздрогнул всем телом. Люди повалились ниц. Мой сосед вскрикнул и закрыл лицо руками. Я же, словно месмеризированный, продолжал смотреть на бедного Ленского.

Движение его во гробе становилось заметнее. И вдруг он, по-прежнему с закрытыми глазами, приподнялся. Сел. Минула ужасная минута – и тут он отчетливо, очень явственно произнес:

– Это сделала она.

Ужас обуял меня. Я дернулся всем телом и… проснулся.

Я не потрудился следовать приличиям и не стал упреждать о своем визите. Напротив, решил, что застать Зарецкого врасплох будет полезно для успеха моего предприятия.

Я немедленно велел закладывать.