– И правда! – опять воспламенился Зарецкий. – Повстречался ведь мне тогда один незнакомец – он мечтал узнать о том, когда и где вы стреляетесь!

– Вот как? – Я обратился в слух.

– Вечор того дня, когда я передал тебе картель, ко мне явился посетитель. Он отрекомендовался соседским помещиком.

– Сосед?! Видел ли ты его раньше?

– В том-то и дело, что никогда! И говор его, и все манеры были нездешними.

– А какими же?

– Ах, как тебе сказать… – Он затруднился в поиске слова.

– Петербургскими?

– Скорее нет.

– Московскими?

– Иными. А какими? Бог весть. Да и столько лет прошло!.. Так вот, мой гость настойчиво расспрашивал меня о твоем поединке с Ленским. Хотел вызнать, где вы деретесь, в какой день и в котором часу. Разумеется, я не сказал ему ни о дне, ни о месте, ни о часе – да и о том, что сама дуэль состоится, тоже.

– Чем же объяснил твой странный гость подобный интерес?

– Ничем. Я прямо спрашивал его: на что ему? Но он вилял. Я решил, – хозяин понизил голос и картинно оглянулся, – что он, возможно, правительственный агент.

– Агент?! – воскликнул я. – Да зачем же ему нужна была наша дуэль?

– Кто знает? Может, бедный Ленский грешил возмутительными стихами? Может, он стал участником противоправительственной организации? Составил заговор? Согласись: быть поэтом в наши дни – уже подозрительно.

– А как он выглядел, тот господин? Как представился тебе?

– Дал он мне тогда свою карточку, да только она затерялась. Столько лет прошло, да и детям дали волю, шныряют всюду… Человек он был немолодой, лет тридцати. Усач, волосы русые, завитые. А знаешь, что еще, Онегин? Ты спрашивал, каковы были его манеры. Так вот: я вспомнил – хоть и был он одет в статское платье, по выправке и тому, как держался, я понял, что, скорее всего, человек он военный.

– Военный? О да, у них особый тон! Но раз так – ты, Зарецкий, возможно, вспомнишь по его выправке, где он служит? Гусар, улан? Гвардеец? Иль, может быть, моряк?

– Ах, столь подробно вряд ли я смогу тебе доложить… Я тогда о том не подумал… А сейчас… Если вспомнить… Хм… Он скорее кажется мне кавалеристом: потому как ростом был не высок, а плечи имел широкие. О кривизне ног, – мой визави улыбнулся, – сказать тебе не могу, потому как ноги его, увы, не разглядывал.

– Может быть, что-то особенное было в его внешности? Серьга, татуировка, шрам?

– Нет, ничего.

– И что же? Он ушел от тебя тогда несолоно хлебавши?

– Ну, разумеется! Я был – кремень! Хоть он мне и деньги предлагал! Ты можешь ли себе представить?! Неслыханно! Мне, дворянину! Он посулил мне сто рублей ассигнациями за верные сведения о вашем поединке! Я хотел было вызвать его – да он, как увидел мое возмущение, постарался обратить все в шутку.

– А после? Ты его видел здесь?

– Однажды, спустя месяц или два, мы съехались в поле. Ах да! Была уж весна или начало лета. Намного позже, чем уехал отсюда ты. Как раз незадолго до венчания Ольги – Ольги Лариной, ты ведь помнишь ее: бывшая невеста несчастного Владимира. Мы поговорили тогда с ним о том о сем. Ни о чем. Об охоте, видах на урожай. О происшедшем поединке он уж не заикался. Мы поболтали, да и разъехались каждый своей дорогой.

– Неужели ты не помнишь, как его зовут?! – воскликнул я.