|
Они помогают по хозяйству, нянчатся с младенцами. Я понимаю, конечно, бедные рабы живут подобным образом от безвыходности – однако само по себе заведение кажется мне весьма разумным. Его бы перевести на благородную почву! Вот я: совсем еще не старая женщина, немногим за сорок. С современными достижениями медицины разве это возраст?! Я могла бы принести много пользы людям – главным образом, моим дочерям: Оле, Тане. Но я, увы, живу далеко от них, и одна, совсем одна… Кому нужны теперь и интересны мои хлопоты? Для чего я занята хозяйством? Чтобы иметь возможность погордиться перед соседями, и только. Сомнительное удовольствие. Ах, как бы я хотела, чтобы у меня живали или хотя бы гостили внуки. Их лопотание и смех озарили бы мое одиночество! А у моей бедной Тани даже нет детей! Ее муж, этот генерал, верно, слишком стар для нее! Да ведь он же был к тому же ранен! Вероятно, он не способен попросту стать отцом. Грех, конечно, думать так, но я иной раз воображаю: если муж не в силах, моя бедная Таня могла бы понести и от любовника. Помню, батюшка, вы нравились ей?
Клянусь, княгиня! Я не придумал ни слова! Я лишь передаю вам, в самой буквальной точности, слова вашей маменьки. Можете не сомневаться, память моя весьма хороша. Уверяю вас, именно в тех выражениях она и говорила, отнюдь не стесняясь меня. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что маменька ваша не жаловала не только израненного генерала, но и второго своего зятя, Ольгиного улана. Пишу вам это не ради сплетен, боже упаси. И не для того, чтобы поссорить вас с вашим мужем (или вас с Ольгой, или тем более ее с собственным супругом, до которых мне вообще дела нет). Я коснулся этой темы единственно для фактографической точности и чтобы дать вам больше пищи для размышлений, моя прелесть. Итак, ваша maman все время противопоставляла своего нынешнего зятя, уланского майора, – зятю несостоявшемуся, то бишь господину Ленскому: – Ах, какой был жених Володя! Чудный, милый мальчик! Воспитанный, прямодушный. Богатый! И какой поэт! Какие мадригалы писал он Ольге! Баратынскому с Жуковским не снились! Потом она сообразила, что чрезмерный восторг перед памятью юного гения выглядит словно косвенный упрек мне – его, как ни крути, убийце, – и осеклась. Однако я, конечно, не стал открывать ей свои подозрения, что, возможно, вовсе не ее нынешний собеседник застрелил бедного Ленского. Достаточно того, что о моих сомнениях доложит, без сомнения, всей округе Зарецкий. Как продолжение разговора о тебе и Ольге, Прасковья Александровна повела меня любоваться вашими портретами. Не знаю, ведаешь ли ты, но в гостиной вашего дома теперь висят на стенах, друг против друга, две парных поясных парсуны: тебя с его превосходительством и Ольги с ее уланом. Ты не похожа нисколько. Художник весьма польстил тебе, добавив толщины во всем: руках, плечах, щеках и даже ушах. Еще менее сходен с оригиналом твой генерал, который выглядит столь молодым и бравым, что юный гусарский поручик: хоть сейчас шашку наголо и на коня! Кто же писал сии изображения, осведомился я у вашей маменьки. И где вы позировали портретисту? Неужто специально заказывали у модного столичного художника? А кто изготовлял тогда картины улана и майорши? Мне ответствовали, что живописец – местный помещик, некто Шилов, и пишет он – когда оригиналу нет возможности позировать – по памяти, а также по рассказам имеющихся родственников и знакомых изображаемого лица. После этого разительное несходство ваших изображений с действительностью меня уж больше не удивляло. Слышали ль вы, кстати, что достижения науки и техники скоро оставят без работы живописцев, подобных г-ну Шилову? Есть надежда даже, что сие случится еще при нашей с вами жизни. Говорят, французам удаются уже опыты по закреплению изображения в камере-обскуре. Представьте: когда эта техника разовьется и станет повсеместной, воображение художника и его неискусная рука перестанут иметь значение – а со временем живопись, как род искусства, и вовсе отомрет. |
