Но многие так и лягут в гроб, хлопоча о справках, так и не
дождутся благ от государства, которое спохватится и вспомнит о солдатах,
спасших мир и отечество от фашизма, лишь к тридцатилетию Победы, когда уж
совсем проредятся колонны бывших бойцов и не так уж накладно государству
будет благодетельствовать оставшихся в живых.
Выпячивая грудь с колодками, Коляша купил два килограмма сосисок и
вошел в соседний, каменный двор, где перекупщиков уже дожидались торопливые
люди. Женщина в грубых, какой-то химией скоробленных ботинках, желтая лицом,
с пепельными натеками под глазами, заталкивая в сумку висюльки сосисок, с
ненавистью глядела на продавца:
- Колодки нацепил! В штабе каком-нибудь ошивался альбо в
комиссаришках...- и пошла по грязным лужам, не разбирая дороги, шурша
тяжелой, как бы жестяной юбкой, тоже химией вылуженной.
Зарекся Коляша ходить с бригадами "стервятников" на промысел, но на
уговоры Гринберга поддался, сделал вылазку-другую на платные вечера с
патриотическими выступлениями. В доме пионеров, по наводке и подсказке Людки
Абальц-Перегудовой засекла Женяра мужа. Ну и дала она копоти!
- Да что же это ты делаешь?! До чего же ты, Колька-свист, докатился?!
Коляша поразился: Женяра вспомнила - и к месту! - его давнее прозвище.
- Я за что к тебе приластилась-то! Да за то, что ты про святое дело -
про войну - не брехал, в партию в ихнюю не записался! Насмотрелась я за
войну-то, наслушалась наших партийцев почтовых да из цензуры которые... Ты
думаешь, где вот они сейчас? Так же, как мы, бездомовые, полуголодные,
маются? Да о них-то как раз братики-энкэвэдэшники позаботились! Предложили
занять квартиры в центре Риги, дали хлебные должности! Живут, жируют по
Латвиям да по Эстониям! Но я им не завидую, неэт! Придет, придет пора -
вернутся прибалты из лагерей и ссылок, не все, но вернутся... И что тогда?
Что, я тебя спрашиваю?
- Да откудова я знаю? - отозвался Коляша и подумал, что, если жена
узнает, как он сосисками подторговывал,- тогда уж все! Тогда конец их
семейному союзу!..
- А ты знай! Знай! И войну помни! А то опустился до того, что тоже по
школам да по клубам пошел! Вместе с этими, что в капроновых шляпах... Тоже
принялся брехать, копейки и рюмки сшибать! Хоть бы стишки свои
патриотические читал, а то туда же: "Я! Я! Мы! Мы!" Герои, понимаете ли,
отважные воины!.. Да как же тебе, израненному, в военное говно носом
натыканному, не стыдно-то?! Как же тебе не совестно?! - Женяру бил кашель,
она вскочила и, показывая куда-то в темный угол, пыталась выкрикнуть: - Вот
клянусь! Памятью отца клянусь! Дитем нашим клянусь: если ты будешь так себя
вести - брошу я тебя! Брошу! И шляпу эту, шляпу...- она поискала глазами
капроновую шляпу, нашла, швырнула на пол и принялась ее топтать, раненно при
этом кричала, плакала, закатисто кашляла. |