|
Наставник у них ездил в машине вместо мебели. Им было не до Коляши и не до старшины. Та же "бестолочь, что пошла в осадок роты, с которой маялись командиры, старшина, наставники, терпеливо дожидалась весны и отправки на фронт. Там уж чего Бог даст - дела и славы иль бесславья и смерти. Курсанты в роте смягчились к Коляше, за его героизм зауважали его, но от усталости, не иначе, советовали не лезть больше на рожон, не вступать в бой с беспощадной военной силой, она и не таких героев в бараний рог гнула, хотя, конечно, гниду эту, Растаскуева-то, следовало бы припороть к стене штыком, но лучше гвоздями прибить к доскам... От греха подальше битого вояку-старшину перевели не только в другую роту, но и в другую казарму. Долго, старательно придумывавший, чего бы сделать Растаскуеву при встрече: плюнуть в глаза, сказать "мудило гороховое" или толкнуть его локтем?.. "Ну, че, живой еще? Воняешь?!" - спросить,- один раз столкнулся Коляша со своим бывшим старшиной. Да вместо всего этого опустились глаза, само собой торопливое "Здрасьте, товарищ старшина!" вылетело, и бочком, бочком проскочил Коляша мимо победительно шагающего старшины. Что-то сломалось, наджабилось, истлело в Коляше и не скоро восстановится. И только природная активность натуры, склонность к легкомыслию, вранью и веселью помогут ему перемочь армейскую надсаду. Игренька, подкармливая и матерясь, настропалил-таки Коляшу и Пеклевана крутить баранку. Ротный старшина, привлекший Коляшу делать стенгазету, которую юное дарование писало от корки до корки, передовицу - так и в стихах, махнул на этого курсанта рукой: "Який з его спрос, вин поэт!.." Перед отправкой на фронт, на прощанье в роту нанес визит Олимпий Христофорович Растаскуев, руку пожимал курсантам. Коляшу рукой обнес. Вечный настырник, неслух, никчемный человечишка громко, со значением произнес: - Как жаль, что вы с нами на фронт не едете! Все курсанты, да и сам Олимпий Христофорович, поняли намек - до фронта не доехав, под колесами поезда оказался бы товарищ старшина. - Родина и партия знают, кого на какой участок определить, чтоб была большая польза от человека и бойца,- веско, с чувством глубокого достоинства ответил старшина Растаскуев и из казармы величественно удалился. На фронт ехали, как ехали тогда тысячи и миллионы боевых единиц, не без приключений, не без происшествий в пути. Но об этом все уже рассказано-пересказано, писано-переписано. Поезд остановился ночью на какой-то многопутевой станции, состав долго волочили, толкали по этим путям, пока, наконец, не засунули в тупик, обложенный черным снегом. Из-за угольной золы, пыли и шлака сугробы оседали, сплющивались, медленно изгорали внутри, во все стороны из них сочились маслянистые, мазутные ручьи, бурьян по обочинам был сух, переломан и загажен - не первый людской эшелон заталкивали сюда и, конечно, не последний. |
