Изменить размер шрифта - +
Тебя искала, Гурьяна нашла... "Эх ты,  Гурьян! Гу-у-ляй,
Гурьян,  да ложись  в  бурьян, как домой придешь,  в  бурьяне меня найдешь!"
Брошу  я его,  брошу,  окаянного. Не хватат моего сердца всех-то жалеть,  не
хвата-а-ат.
     Проснулся Коляша Хахалин за печкой, на теплой лежанке, в обнимку с  той
самой  молодухой  Гапкой.  Она  насадила   ему  синяков  на  шею  страстными
поцелуями,  губы  искусала  так, что  скрыть  улики не  удалось,  и  его  за
самоволку, за  моральное  разложение снова отправили на  губу.  Знакомая  со
многими солдатами конвойного полка, дважды  туда проникала  Гапка, приносила
сала, картошек и  цибули, сулилась как-нибудь и  самогону принести, подпоить
постового и добровольно остаться на губе.
     Но  однажды  четырем разгильдяям, прозябающим на гауптвахте, возвратили
пояса, обмотки, выдали оружие и  под  командой капитана  Ермолаева, имеющего
два ряда орденов и  много дыр  на  теле, добивающего  срок до демобилизации,
отправили  за  картошкой в село, дорогу в которое  капитан  знал, потому как
состоял  при  отделе  снабжения полка, и  полк  тот съедал за сутки не менее
кузова картошки, много пшена, кукурузы, комбижиру  и всякого прочего  добра.
Словом,  как  выразился  капитан Ермолаев, явно  недолюбливающий  полк и его
обитателей,- жрут, срут, крохоборничают. Он внимательнейшим образом  оглядел
вверенную ему четверку, убедился, что все они бывшие фронтовики.
     - По коням, орлы! - сказал и  полез в  кабину, добавив, что могут  их и
обстрелять  в  пути,  так  что лучше  лечь  в  кузове  на солому,  башки  не
высовывать, на двор не проситься - остановки нежелательны.
     Шофер машины, расплывшийся от харча, явно не казенного, ныл:
     - Опять я! Опять я! Некого акромя меня  нарядить, некого? В этаку даль,
на вечер глядя... Район-от самый опасный...
     Капитан  рыкнул  на шофера, лязгнул дверцей, и скоро они уже  пылили по
украинским просторам, меж  осенью полуубранных, потемневших полей  пшеницы и
рассыпанного,  что   горелый  лес,   будыльями  торчащего,   накрест  палого
подсолнуха.  Кукурузные  поля,  обнажив  гниющие  початки,  шелестя,  сорили
драными  лохмотами.  Птицы  всякой  тут  паслось -  тучи,  иные  вороны  так
обожрались, что и взлететь не могли, лишь отбегали с дороги, махая крыльями.
     Приказом  капитана  -  лежать  и  не  дрыгаться  -   солдаты,  недавние
фронтовики, пренебрегли - экие страхи после  фронта-то! Обстреляют! Ну и они
в ответ дунут из автоматов, новеньких, свежесмазанных, с полными дисками. Да
еще у ханыги того - шофера - "дегтярь" есть в запасе. Попробуй, тронь.
     Название села, в которое они устремлялись, врубилось в памяти  навсегда
- Подкобылинцы. Село стояло хорошо,  лицом  к полям, дворовыми постройками к
лесу.  По  селу, разделяя его на две  части, текла, перехваченная плотинкой,
лесная степенная речка,  вычесывая зубцами каменьев из леса к домам и в поля
спутанные кустарники, порскнувшие серьгами, и крылато раскрывающееся листвой
чернолесье,  вербач, краснотал.
Быстрый переход