Плакучие ивы, там и сям нежно засветившиеся,
мочили гибкие космы в прудках, гоготала многоголосо плавучая птица,
насорившая всюду столь много белого пера, что туманцем зелени покрытые
берега прудков, узко от них поднимающиеся переулки, были словно бы
припорошены снегом.
Дома под черепицей и "пид бляхой", строенные основательно, сплошь почти
на каменном фундаменте, окружали собою упористо стоящую церковь и кирпичный
многоэтажный дом, должно быть школу. Дворовые постройки - из толстых, во всю
длину рубленных бревен, крытые то тростником, то соломою, круто взмывали в
небо. Сами дворы вымощены плахой или каменными плитами, не огороженные сады,
сомкнувшиеся меж собой, подступали к хорошо сохраненному сосновому бору с
подбоем ельника, местами, как бы нечаянно, яблоньки забредали в него и
зацветали в затени припоздало, торопясь, однако, союзно с родным садом
покрасоваться, опасть цветом и успокоиться завязью плодов.
Коляша еще и еще плевался, вспоминая самую брехливую на всем свете
пропаганду о том, как в нищете погибали, обобранные панами, никем не
призретые украинцы и белорусы. Больше всего, помнится, поразила детдомовских
ребят спичка, которую угнетенные, ограбленные народы вынуждены раскалывать
на четыре части, чтобы хоть как-то разводить и поддерживать огонь в печах.
Ребята пробовали раскалывать спички на четыре части, но даже английские
спички кололись всего лишь на две части, советские же, из города Кирова,
вовсе ломались. Бедные, бедные народы западных областей Украины. Как же вы
ликовали, шапки мохнатые в воздух подбрасывали, когда вас освободили и
подсоединили к сияющей от счастья советской стране, где черная тарелка на
промерзлой детдомовской стене, над всеми переселенческими бараками каждое
утро задорными голосами извещала: "На свете есть страна такая, где нет ни
рабства, ни оков, над ней, весь мир лучами озаряя, горит звезда
большевиков".
Первые колебания в сердце Коляши произошли, как только углубился он с
войском на Украину, в земли ее, воистину тучные и родовитые. На Сумщине в
беленых хатах земляной пол, скамья, прилепленная к стене, голый стол,
скриня, стало быть, ящик пузатый, иконка или портрет вождя в переднем углу,
увенчанный холщовым, древним рушничком, и непременная всюду медная кварта -
половина медной артиллерийской гильзы с запаянной дыркой пистона на дне и с
припаянной железной ручкой, часто из черной проволоки. За хатой захудалый
садочек, кем-то обглоданный, два-три глиняных глечика на сгнивших палках
тына да кринка с отбитым краем. И забитость, страшная забитость нуждой и
страхом униженных людей, чисто и виновато улыбающихся. Двести - триста
километров прошли - все то же, все то же. Покраше и побогаче сделалось в
гоголевских местах - Опишне, Катильве, Миргороде, затем снова бедная
опрятность и приниженность. |