Изменить размер шрифта - +
  Она сказала: "Кряк-кряк",-
дескать, созрела я, готов ли вот ты, солдатик, попользоваться мной?.. Коляша
поймал утку, свернул  ей покорную шею, ощипал и зажарил птицу в углях,  да и
съел тут же половину. На  другой  день,  дождавшись, когда подсохнет одежда,
поскреб трофейным  лезвием, вставленным  в расщепленный сучок, усы,  бороду,
пришил подворотничок к  гимнастерке, медали надраил, подвинтил орден Красной
Звезды и неторопливо отправился искать комендатуру.
     Коляша топал по уютным, почти не тронутым войною улицам города Винницы,
где  совсем недавно  бывал Гитлер,  хотел  увидеть  что-либо, оставшееся  от
фюрера,  но ни одной  приметы, даже вони его нигде  не ощущалось  -  такова,
видать,  судьба  всех  пришельцев  -  земля  сама,  вроде  бы,  с  потаенной
стыдливостью отторгает и стирает их следы.
     В комендатуре было так людно, дымно и шумно, что Коляша поначалу ничего
не мог  разобрать: где  власть, где  посетители и,  чтобы  как-то вжиться  в
обстановку, оглядеться и  сориентироваться, сел  в угол на прибитую к  стене
скамейку.
     На откидной барьер, сделанный наподобие сельмагов или почты, навалилась
военная публика. У каждого военного горсть документов, у каждого  неотложное
дело, необходимые  просьбы и всякая докука. Лейтенант с орденскими колодками
и  с   планками   о  ранениях,  потный,  взъерошенный  и  выветренный,   что
прошлогодняя еловая шишка, что-то у кого-то брал, смотрел,  читал, передавал
документы старшему сержанту, заносившему  какие-то  данные в журнал, но чаще
возвращал бумаги, отстраненно бросал: "Ждите!", на минуту прислонялся спиной
к  давно не  топленной  голландке  с сорванной  дверцей,  призывал  издалека
безразлично и монотонно: "Не торопитесь. Успеете на тот свет.  В очередь,  в
очередь!.."
     Чувствовалась  напряженность, даже внутренняя перекаленность и страшная
зоркость этого человека. Вот  лейтенант зацепил взглядом в  толпе  мордатого
сержанта в комсоставском обмундировании,  с узкой портупеей через  плечо,  с
медалью "За боевые заслуги" и значком какого-то года эркака. Сминая публику,
будто использованные  сортирные бумажки, сержант устремлялся  к барьеру, пер
на власти. Лейтенант отбросил  себя от голландки, принялся смотреть, читать,
проверять  бумаги,  отдавать  их  на   регистрацию  или  возвращать,  роняя:
"Подождите.  Минутку  терпения".  На  сержанта,  оседлавшего  барьер,  почти
перелезшего через преграду, лейтенант не обращал никакого  внимания. Выбирая
из  протянутых рук, будто  на митинге солидарности или  протеста, листовки и
прошения,  он как  бы  ненароком обходил  кулак  сержанта, словно брюквенную
садовку в огороде, к еде не пригодную,- с нее только семя, да и то не скоро.
     -  Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! -  уже в  самый нос лейтенанту
тыкался кулак с зажатыми в нем бумагами.
     -  Ты  куда прешь, морда?!  - отстраняя  кулак,  сталкивая  сержанта  с
барьера, рявкнул лейтенант.- Тебе здесь базар?! Барахолка?!
     Сержант  осел,  стушевался, впал  в  растерянность.
Быстрый переход