Изменить размер шрифта - +
Мирная ли осень,  земля ли в последнем
увядании и багрянце, облик ли праздно прогуливающегося генерала и подвигнули
фронтовика   к  не  совсем   продуманному  действию.  Коляша  подзаправился,
подобрался и  заступил дорогу генералу,  который, слышалось солдату, тихо  и
проникновенно произносил: "Роняет лес багряный свой убор..."
     -  Здравия желаю, товарищ генерал! - бодро заявил  Коляша,  прикладывая
пальцы  к пилотке.  Вспомнил вдруг, что  везде  и  всюду  в  армии повторяют
поучительную  заповедь: "К пустой голове руку  не  прикладывают",-  и тут же
понял, что сделал он глупость, неизвестно которую по счету в жизни, уже и за
дорогу эту немало их  сотворил, но отступать было поздно. Коляша залепетал о
том, что  он, бывший фронтовик, ранен,  едут вот с женой, тоже фронтовичкой,
на Урал, деньги и  продукты на  исходе, так нельзя  ли  им,  пусть бы хоть в
тамбуре или в коридоре...
     Взгляд  генерала медленно пробуждался,  он  еще не  видел,  не различал
солдата  перед собою, да и не слышал, он все еще глядел  сквозь человека  на
багряный  осенний  лес и, шевеля  губами, шел  дальше, сквозь время,  сквозь
свет, сквозь солдата,  так и не поняв, кто это перед  ним мельтешит и издает
какие-то звуки.  Никогда, нигде,  никто  не  смел  заступать ему дорогу, тем
более - беспокоить  просьбами. Глас земной,  солдатский так и не достиг  его
сознания, не потревожил вельможный слух.
     -  Извините!  - жалко молвил во след генералу Коляша, да еще  чуть и не
поклонился.  "Э-э-эх,  Колька-свист,  разудала  твоя голова!  Размундяй  ты,
размундяй! Учит тебя жизнь, учит, да все никак не научит.."
     Генерал  подхватил спавший с  плеча  мундир и,  огрев Коляшу не  просто
негодующим,  но испепеляющим  взглядом,  молодцевато вспрыгнул  на  подножку
вагона. Сырым плевком лепился  солдат Хахалин на  междупутье и вновь осознал
давно  известную истину:  чем выше чин, тем убийственнее  от него происходит
унижение,  и  потому впредь  не лезь вверх ни с какими просьбами, не нарушай
той границы, которая пролегла меж верхним и нижним эшелоном.
     - Эй ты!  А ну отойди на х... от вагона!  -  на подножке  генеральского
вагона, чего-то дожевывая, повис молоденький солдат, свеженький лицом, с еще
только начинающимися усами, с комсомольским значком на гимнастерке.
     - Это ты мне?
     - Тебе, тебе! Кому ж еще? Шляется тут всякая поебень...
     - Спустись на землю. Я плохо слышу после контузии.
     Солдат, чего-то ворча, спрыгнул с подножки, и пока он нехотя,  надменно
надвигался, Коляша  поднял с междупутья скошенную,  вроде арабской  сабельки
загнутую тормозную колодку  - одного удара ею  достанет, чтоб отучить  этого
молокососа  навеки  не  только  лаять  на  людей,  но  и жевать генеральские
объедки.
     - А  ну, повторяй  за мной:  "Дяденька  боец!  Я прошу  вас,  отойдите,
пожалуйста, от генеральского вагона".
     - Да я.
Быстрый переход