Короче говоря, если перед солдатом Сокрутенко армия с позором капитулировала, то Фридман даже принял присягу. И нашел себе работу по призванию. На корабль его, конечно, не пустили, потому что крейсер дорого стоит и должен хоть изредка плавать в учебном порядке. Автомат Фридману не рискнули давать, из-за того, что у этого парня вполне могла бы выстрелить и расческа. В общем, Шурик стал баталером береговой роты и доблестно охранял нас от возможной агрессии врага на своем складе. На берегу моряки служат два года, но Фридман об этом домой не сообщал, чтобы сделать семье приятный сюрприз.
А потом ему дали отпуск. Одному из самых первых. Как отличнику боевой и особенно политической подготовки. И на целых десять дней сбагрили из армии в его родную Одессу. В этот самый город, до сих пор выдающий призывников, при виде которых у некоторых офицеров звездочки на погонах выстраиваются в одну линию по стойке «смирно». Словом, рядовой Фридман уехал домой с большим чемоданом впечатлений, а его военное руководство сильно жалело о том, что не может поощрить такого моряка до самого окончания службы. Или давать ему отпуск по три раза в месяц.
Однако, кроме впечатлений и лишнего веса, Шурик привез в отпуск несколько рябчиков, от которых быстро и выгодно избавился. И тогда он понял, что служить в армии в принципе можно и даже нужно, особенно если дослужиться хотя бы до баталеров полка. Тогда рябчики можно будет вывозить вагонами.
Короче говоря, Шура решил выслужиться в самом хорошем смысле этого слова. Он не фискалил на товарищей, не издевался над младшими офицерами, зато вспомнил о дедовщине - и это ему помогло.
Как-то подошел Фридман к мгновенно вздрогнувшему помполиту и спрашивает его: «А что если нестандартно подойти к предстоящему празднику революции?» Помполит сразу подумал, что Фридман затевает очередную провокацию, хотя Шура больше, чем над повышением в баталерской должности, ни о чем не помышлял. И он пояснил в популярной форме сереющему при солнечном освещении командиру, что было бы неплохо пригласить его дедушку как свидетеля революции 1905 года в Одессе.
Помполит смотрел на Шурика и живо представлял себе, какой дедушка должен быть у такого внучка. Но учитывая важность политического момента, а также военную клятву баталера Фридмана «Падло буду, если вру», согласился. И Шурик привез в Одессу еще полчемодана рябчиков, захватив дедушку по дороге назад.
Насчет дедушки Фридман сказал чистую правду. Потому что папа его мамы действительно видел потемкинцев и рассказывал об этом всю свою сознательную жизнь на слетах, собраниях и прочих торжественных мероприятиях. Его память вытягивала из прошлого такие подробности и геройства, которые не снились самим восставшим матросам. Вскоре рассказы о героическом пятом годе стали рассматриваться дедушкой Фридмана как главное призвание и даже профессия.
И вот дедушка, предварительно отобедав со старшими офицерами, начал открывать свой рот перед солдатами на торжественном собрании. Перед дедушкой выступил с кратким вступительным словом с привычным выражением на чуть более красном, чем обычно лице, помполит. Он объяснил солдатам, что перед ними будет говорить живой свидетель первой российской революции. Что этот свидетель до семнадцатого года принадлежал к беднейшим слоям еврейского народа, которого революция выпустила из-за черты оседлости и уравняла в правах со всеми остальными нациями. Многие солдаты с уважением смотрели на свидетеля героического прошлого, потому что не знали, что такое черта оседлости. Некоторые из них видели в своей жизни еврея во второй раз, считая с Фридмана-внука, и это тоже вызывало любопытство.
Полтора часа свидетель героических событий щебетал просевшим от времени голосом о революционных событиях в Одессе, густо пересыпая свою речь казенными формулировками. А также цитатами из Ленина, Маркса, Робеспьера и Андропова, но при этом странно сбивался насчет троцкистов и ревизионизма. |