Слушайте, люди, в саду или в зале ‑

с рвением одновременно покровителя и ученика рассадил всех вокруг певца и добился того, что они замолчали. Наконец он уселся сам, всем видом выражая ожидание и интерес, но в то же время храня на лице печать серьезности, приличествующей подлинному ценителю. Придворные обратили свои взоры на короля, чтобы следить за его переживаниями и подражать ему, а Томас де Во зевал во весь рот, как человек, который скрепя сердце подверг себя докучливому испытанию. Блондель пел, конечно, по‑нормански; приводимые ниже стихи передают содержание и стиль его песни.

БАЛЛАДА О КРОВАВОЙ ОДЕЖДЕ

Где гордо вознесся средь мирных долин

Стольный град Беневент, страны властелин,

В тот час, когда запад окрасил в кармин

Шатры паладинов, грозы сарацин,

Накануне турнира, без свиты, один,

Юный паж спустился в лагерь с вершин.

«Где, укажите мне, здесь чужанин,

Томас из Кента, Британии сын? »

Вот скромный шатер: сквозь вечерний туман

Блестит в нем только доспехов чекан,

И статный силач из страны англичан

Сам правит в кольчуге какой‑то изъян

(Позвать оружейника – тощ карман).

Он завтра в доспехи оденет свой стан,

И завтра увидят, как смел он и рьян,

Дама его и святой Иоанн.

«Хозяйка моя, – юный паж сказал, ‑

Госпожа Беневента, ты же так мал,

Из ничтожнейших самый ничтожный вассал.

Но тот, кто мечтает о высях скал,

Перепрыгнуть должен бездонный провал

И должен быть так безрассудно удал,

Чтоб все увидали, что он не бахвал,

Что дерзость он доблестью оправдал».

Рыцарь снова склонился – так чтят алтари, ‑

А юный посланец молвил: «Смотри,

Вот сорочка: в ней спит от зари до зари

Моя госпожа. Ты прочь убери

Щит, кольчугу и шлем, и душой воспари,

И в сорочке льняной чудеса сотвори,

Бейся, как бьются богатыри,

И покрой себя славой или умри».

Сорочку рыцарь берет не смутясь.

Он к сердцу прижал ее: «Дамы приказ

Я выполню, – молвил он, – всем напоказ,

Буду биться без лат, ничего не страшась,

Но коль не погибну на этот раз,

То для леди придет испытанья час».

Здесь кончается, так уж ведется у нас,

О кровавой одежде первый сказ.

– Хоть я и профан, но, как мне кажется, в последнем куплете ты изменил размер, мой Блондель! – сказал король.

– Совершенно верно, милорд, – ответил Блондель. – Я слышал эти стихи на итальянском языке от одного старого менестреля, встреченного мною на Кипре; и так как у меня не было времени ни перевести их точно, ни выучить наизусть, мне приходится теперь кое‑как заполнять пробелы в музыке и словах, подобно крестьянину, который чинит живую изгородь хворостом.

– Клянусь честью, – сказал король, – мне нравится этот перекатывающийся, как грохот барабана, александрийский стих… По‑моему, он звучит под музыку лучше, чем короткий размер.

– Допускается и тот и другой, как хорошо известно вашему величеству, – ответил Блондель.

– Разумеется, Блондель, – сказал Ричард, – и все же, думается мне, для этого куплета, когда уже ждешь, что сейчас посыплются удары, больше подходит громоносный александрийский стих, который напоминает кавалерийскую атаку; между тем как другие размеры – это переваливающаяся иноходь дамской верховой лошади.

– Как будет угодно вашему величеству, – сказал Блондель и снова заиграл вступление.

– Нет, сперва подкрепи свое воображение кубком искрящегося хиосского вина, – сказал король.