Но я рад, пожалуй, не меньше, чем ты, что завтрашний день даст ему возможность одержать победу и снять с себя позор, временно запятнавший его, заклеймив истинного вора и предателя. Нет! Потомки, быть может, будут порицать Ричарда за безрассудную горячность, но они скажут, что, творя суд, он был справедлив, когда нужно, и милосерден, когда можно.
– Не хвали сам себя, кузен король, – сказала Эдит. – Они могут назвать твою справедливость жестокостью, а твое милосердие – капризом.
– А ты не гордись, словно твой рыцарь, который еще не облачился в доспехи, уже снимает их после победы. Конрад Монсерратский считается хорошим бойцом. Что, если шотландец потерпит поражение?
– Это невозможно! – уверенно сказала Эдит. – Я видела собственными глазами, как Конрад дрожал и менялся в лице, подобно презренному вору. Он виновен… А испытание поединком – это суд божий. Я сама без боязни сразилась бы с ним в защиту правого дела.
– Клянусь спасением души, я думаю, ты сделала бы это, девица, – сказал король, – и притом победила бы; ибо нет на свете человека, который с большим правом носил бы имя Плантагенет, нежели ты.
Он умолк, а затем добавил очень серьезным тоном:
– Ты должна и впредь помнить, к чему тебя обязывает твое происхождение.
– Что означает этот совет, столь серьезно преподанный мне сейчас?
– спросила Эдит. – Разве я так легкомысленна, что забываю о величии своего рода и о своем положении?
– Скажу тебе прямо, Эдит, и как другу. Кем будет для тебя этот рыцарь, если он уйдет победителем с ристалища?
– Для меня? – воскликнула Эдит, вся покраснев от стыда и негодования. – Разве возможно, чтобы он был для меня чем‑нибудь большим, нежели доблестным рыцарем, заслужившим такую милость, какую могла бы оказать ему королева Беренгария, если бы он выбрал своей дамой ее, а не менее достойную особу? Самый заурядный рыцарь может посвятить себя служению императрице, но слава его избранницы, – добавила она с гордостью, – должна быть его единственной наградой.
– Однако он преданно служил тебе и много страдал из‑за тебя, – сказал король.
– Я вознаградила его служение почестями и похвалами, а его страдание – слезами, – ответила Эдит. – Если бы он хотел другой награды, ему следовало бы подарить своим вниманием равную ему.
– Так ты ради него не надела бы окровавленной ночной рубашки? – спросил король Ричард.
– Конечно нет, – ответила Эдит, – как я и не потребовала бы, чтобы он подверг опасности свою жизнь поступком, в котором было больше безумия, чем доблести.
– Девушки всегда так говорят, – сказал король. – Но когда поощряемый влюбленный становится настойчивей, они со вздохом заявляют, что звезды решили по‑иному.
– Ваше величество уже второй раз угрожает мне влиянием моего гороскопа, – с достоинством ответила Эдит. – Поверьте, милорд, какова бы ни была сила звезд, ваша бедная родственница никогда не выйдет замуж низа неверного, ни за безродного искателя приключений… Разрешите мне послушать пение Блонде‑ля, ибо тон ваших королевских увещеваний не так уж приятен для моих ушей.
В этот вечер больше не произошло ничего достойного внимания.
Глава XXVIII
Ты слышишь битвы шум? Сошлись
Копье с копьем и конь с конем.
Грей
Из‑за жары было решено, что судебный поединок, послуживший причиной такого сборища людей различных национальностей у «Алмаза пустыни», должен состояться через час после восхода солнца. Обширное ристалище, устроенное под наблюдением рыцаря Леопарда, представляло собой огороженное пространство плотного песка длиною в сто двадцать ярдов и шириною в сорок. |