Вот и они с Джойс угодили в такое же болото. Глупость какая. Почему этот день не может быть просто обычной субботой? Джойс глядела на Барнаби из окна кухни. Он помахал ей, она ответила напряженной улыбкой и дотронулась до прически. Возвращая на место лейку, он напевал: «Какая разница, какой день…»

Куда то делся ящик из гаража. Барнаби всерьез озаботился этим. Когда он сказал Джойс, что ящик пропал, жена ответила, что в нем был стул, принадлежащий члену их любительского театра. Дескать, тот недавно переезжал, а в новом доме не нашлось места для стула. И вот вчера пришел человек, которому отдают стул, и забрал его. Только и всего, конец истории.

Барнаби снова набил бочку окопником и залил водой, а сам взялся подрезать кизильник, который слишком уж вымахал. Остаток утра прошел приятно. Он даже не заметил, как пролетело время и Джойс позвала его на ланч.

После ланча жена сказала, что отлучится на некоторое время, а Барнаби задремал ненадолго, потом посмотрел спорт по телевизору, снова задремал, а после приготовил себе чашку чая. Джойс вернулась только в шесть. Объяснила, что была в кино, смотрела «Хвост виляет собакой», и это так здорово, что им обязательно нужно купить видео.

Барнаби не спросил, почему его не позвали в кино. Каждый из них проживал этот странный, непривычный день по своему. Сам он занимался тем, что обычно делал по субботам, разве что вздыхая чаще обычного, а Джойс заполняла день хождением и суетой.

К шести оба были в спальне и переодевались. Барнаби надел жестко накрахмаленную белую сорочку и темно синий костюм тройку. Обуваясь в сияющие «оксфорды», он смотрел, как Джойс красится перед увеличивающим зеркалом, ярко освещенным угловой лампой. На ней была кофейного цвета нижняя юбка, отделанная венским кружевом, которую Калли давным давно окрестила «маминой оговоркой по Фрейду» .

Барнаби вдруг осенило, что его подарок, тщательно продуманный, красиво выполненный, изящно упакованный, всего лишь бесполезный предмет роскоши. Да, изысканно, но толку то от него никакого. Где, кроме винтажных иллюстраций к сказкам и фильмов тридцатых годов, увидишь женщину, которая держит зеркало в одной руке, а расческу в другой? Теперь им нужны обе руки и хорошее освещение. Он вздохнул.

– Ради бога, Том! – взмолилась Джойс.

Она купила себе новый костюм ради такого случая. Цикламеновый, отделанный черной тесьмой. В духе Шанель. Цвет выглядел ярче, чем в магазине, и не сочетался с помадой. От сережек уши уже сейчас щипало, но только в этих она выглядела как надо. Помня, что макияж должен продержаться весь вечер, Джойс наложила его гораздо гуще обычного и теперь думала, не стоит ли все снять и нанести по новой. Говорят, чем старше становишься, тем меньше надо краситься. Она едва удержалась от вздоха. Еще не хватало, чтобы они оба вздыхали.

Барнаби, который в последние двадцать минут только и делал, что выглядывал в окно, возвестил:

– Приехали.

Откупорили первую бутылку «мумм кордон руж» и выпили по бокалу. Калли и Николас прокричали: «Поздравляем!» – и вручили подарки. Джойс получила серебряный медальон с выгравированной на крышке датой свадьбы и крошечным портретом четы Барнаби внутри. Они были совсем не похожи на себя нынешних. Видимо, гравер работал по старой фотографии, сделанной Калли годы и годы тому назад. Барнаби достались строгие, квадратные серебряные запонки, тоже с гравировкой, в кожаной синей коробочке.

Джойс подарила мужу кожаный органайзер с тонкой серебряной пластиной, привинченной к верхней крышке переплета. На ней каллиграфическим почерком было написано его имя и даты 1973–1998. Барнаби похвалил органайзер (очень красивый) и пообещал, что наконец то станет более организованным.