Она ахнула от удивления и радости, да что там, от счастья:

– Том! Это самая красивая вещь… которая… которую… я…

И жена поцеловала его. Барнаби улыбнулся и обнял жену. Полюбовался, как она смотрится в зеркальце, держа его в вытянутой руке (в полном соответствии с его задумкой). Однако при резком кухонном свете Джойс себе не понравилась. Тень пробежала по ее лицу. Слишком сильно накрасилась. Это не зеркало показывало, это она так чувствовала. Она чувствовала себя старой и какой то осунувшейся. Даже измученной. Она повернулась к дочери:

– По моему, эта помада мне не идет.

– Мама, при таком ужасном освещении ничего никому не идет. Я, например, выгляжу на сто лет.

– А я, – галантно подхватил Николас, – как монстр из «Черной лагуны».

– Кстати о свете! Может, нам включить свет в саду, папа? Из соображений безопасности и все такое?

– Пожалуй.

Барнаби давно установил в кустах семь светильников. Яркость их можно было регулировать. Получалось волшебно, как в театре. Смотреть и воображать, будто ты в оливковой роще где нибудь недалеко от Афин, а рядом – Оберон и Титания. Когда Барнаби вернулся в кухню, в дверь позвонили, и Калли улучила момент, чтобы сделать телефонный звонок.

Кэб довезет их до станции метро «Аксбридж», на метро они доберутся до центра, ну а обратно поедут на такси. Ближайшая к «Монмут стрит» станция – «Тоттенхэм Корт роуд», а в субботу вечером и в метро, и на улице полным полно людей, настроенных хорошо провести время. До ресторана «Мон плезир» было всего десять минут ходьбы, но им показалось, что шли они гораздо дольше.

Их тепло встретили, усадили за столик, принесли меню. Барнаби огляделся. Конечно, он не ожидал, что заведение будет выглядеть точь в точь как раньше – это было бы даже глупо через двадцать то пять лет. Том удивился тому, каким оно оказалось маленьким. Барнаби запамятовал, где именно они тогда сидели, но ему вспомнилось, что время от времени он поглядывал в окно и жалел прохожих, которые никогда никогда, даже прожив сотню лет, не испытают его теперешнего счастья.

Он посмотрел на Джойс, но она изучала меню. Том заглянул в свой экземпляр и не увидел там ни говядины по бургундски, ни малинового пирога. Барнаби был несколько раздосадован. И эта говядина, и пирог – классические блюда французской кухни. Во французском бистро вы вправе на них рассчитывать.

– У них нет steak au poivre , Том. – Джойс улыбалась ему через стол. Она под столом сняла туфли на высоких каблуках и терла подошвами голени, чтобы согреть ноги.

– Что?

– То, что мы ели тогда, – объяснила Джойс остальным, – и абрикосовый пирог.

– Пирог у них все еще есть, – возразила Калли.

Барнаби ничего не сказал. Он понял, что вся эта идея, рожденная Николасом и с таким энтузиазмом подхваченная им самим, в корне ошибочна. Джойс была права, когда сомневалась, а он – не прав, когда уговаривал ее. Прошлое – другая страна, где все делали по другому.

Он заказал тарт с начинкой из лука и сливочного сыра, к нему – зеленый салат, а также красную кефаль с фенхелем (ее подали с крошечными картофелинами и горошком манжту, нежными, еще не налившимися стручками) и яблоки с кальвадосом. Джойс заказала то же самое. Калли и Николас выбрали грибы по гречески, свиные ножки с горчичным соусом, зеленой фасолью и картофелем фри, а на десерт – груши и крем шантийи. Пили белое сухое «мюскаде» и кларет «сандеман».

Они уже прикончили половину основного блюда, когда Барнаби заметил, что разговор почти иссяк, и сообразил почему. Калли и Николас не говорили о себе! Кроме похвал блюдам, заверений в том, что все очень приятно проводят время, и вежливых вопросов Калли к отцу, как там сад, они почти ничего не говорили.