Мало помалу они омыли слезами (а также изрядным количеством вина) все свои самые глубокие, тайные страхи и желания, а потом повесили сушиться. Энн выплакала раскаяние в том, что долгие годы влачила одинокое, бесцветное и убогое существование. Луиза оплакала свой неудачный брак, который, как ей казалось, был заключен на небесах, а еще потерю брата, каким она его знала, и жалкое подобие, которое заняло его место. Для обеих – Луизы, такой строгой, самодостаточной, даже циничной иногда, и Энн, такой застенчивой, внушаемой и возбудимой, – эта эмоциональная обнаженность оказалась новым и тревожащим опытом.

После всех откровений обе вели себя друг с другом сдержанно, даже прохладно. Это продолжалось несколько дней, но воспоминания о пережитой эмоциональной близости никуда не девались, и постепенно они снова отпускали узду, и к ним возвращалась прежняя, уютная непринужденность.

Говорили они и о деньгах. Ни у одной не имелось серьезных оснований для беспокойства, хотя Луиза, безусловно, была обеспечена лучше. Она наконец то столковалась с «Братьями Госхоук» относительно весомости «золотого рукопожатия». Несмотря на изрядные судебные издержки, сумма получалась довольно внушительная. Свою часть дома в Холланд парке Луиза продала, выручив более двухсот тысяч фунтов. Кроме того, предполагалось, что рано или поздно (и скорее рано, чем поздно) она вернется к работе.

А вот Энн сомневалась, что когда нибудь сможет работать. Страстные мечты о новой жизни, которые кажутся такими чудесными и вполне осуществимыми, когда солнечным днем едешь в Каустон, громко распевая «Пенни Лейн», стерли из ее сознания зверским ударом по голове. Зато уничтожающие замечания мужа запомнились. Разве она не знает, что сейчас люди вынуждены в сорок лет выходить на пенсию? Если ей никогда в жизни не приходилось иметь дело с реальной жизнью, как она смеет думать, что сможет полноценно работать?

Луиза пришла в ярость, услышав эти слова. Энн едва достигла среднего возраста, она умна, весьма привлекательна (особенно если Луиза поработает над ней), да она чем угодно сможет заняться. Так что… Энн только улыбнулась: поживем – увидим. Риелтор уверил ее, что за старый дом викария запросто дадут очень хорошую цену, особенно благодаря квартире над гаражом, где живущая в большом доме семья может поселить престарелого родственника. А дохода от трастового фонда вполне хватит ей одной, с ее скромными потребностями. Это совсем не то же, что жить вдвоем, кормить нескольких нахлебников и постоянно чинить развалину автомобиль.

И поскольку именно Лайонел навлек столько бед и на нее самое, и на Луизу, Энн довольно легко отказалась от первоначального намерения купить ему какое нибудь жилье и помогать деньгами. Конечно, она колебалась, говорила, что не может оставить бывшего мужа ни с чем. На это Луиза резонно заметила, что, даже оставив Лайонела ни с чем, Энн даст ему в десять раз больше, чем от него получила. А когда Луиза узнала, что Энн решила назначить Хетти твердую, защищенную от инфляции пенсию, то объяснила подруге, что, обеспечивая обоих, о другом жилище для себя та может даже не мечтать.

Энн посетила дом викария всего один раз, причем в сопровождении адвоката. Отобрала несколько предметов обстановки и личных вещей, которые хотела бы сберечь, и юрист распорядился сохранить их, а остальное продать. Все дело заняло меньше часа, и то Энн дождаться не могла, как бы поскорее покинуть отеческий кров. Вкратце обсудили завещание Энн, которое хранилось у адвоката в офисе. Она намеревалась составить новое, и для этого был назначен день в начале следующего месяца.

Так сложилось, что с Лайонелом Энн больше не виделась.