– Это был несчастный случай. Вы же слышали, что  он сказал сестре.

– А еще я слышал, как он сказал, что обезумел от ревности. Он был знаком с парнем, Трой. Состоял с ним в близких отношениях. А значит, имел мотив. Лондонская полиция правильно сделала, что его задержала.

– Но его освободили под залог. – Трой начинал волноваться. – Это же что то значит?

– Это значит, что его не сочли опасным для окружающих. А не то, что он никого не убивал.

– Стало быть, его могут признать виновным?

– Это зависит от многого.

– От чего, например?

– Насколько сильным окажется предубеждение против гомосексуалистов у присяжных. Насколько их впечатлит тот факт, что Фейнлайт – известный писатель. Насколько им станет отвратителен Джексон, когда огласят, за что он сидел. Как они отреагируют на показания Тани Уокер, которая относится к Фейнлайту, мягко скажем, враждебно.

Их разговор с Таней кончился описанием драки, которая привела к смерти ее брата. Валентин ворвался в квартиру, набросился на Терри, вытащил его на лестничную площадку и толкнул так, что тот перелетел через перила. Опасаясь за собственную жизнь, она скрылась по пожарной лестнице.

– У государства тоже есть свидетель, шеф. Сержант Беннет.

– Он видел только, как Джексон упал. А она может рассказать, что  привело к этому падению.

– И солгать.

– Возможно. Сердце ее разбито, она жаждет мщения. А кто сможет доказать, что она лжесвидетельствует?

– Как то не вяжется с его книгами, а?

– Да уж, особенно если учесть, что пишет он для детей.

Барнаби поразили перемены в Фейнлайте. Тот выглядел как зомби. У него стали мертвые глаза, в них не было надежды. И даже отчаяния не было. Теперь, придавленный нечеловеческой усталостью, он уже не казался крепким. Как будто стал на несколько дюймов ниже, на несколько фунтов легче.

Старший инспектор не завидовал его сестре. Впрочем, Барнаби не сомневался, что Луиза все выдержит, проведет брата через страшные потемки души. С ее то любовью и терпением, а теперь и энергией. Она вся светилась. Глаза, кожа, волосы. Щеки порозовели, и не от умело наложенного макияжа, а от здоровья и счастья.

И время работало на нее. Человека, который причинил ее брату столько страданий, больше нет. По крайней мере, он не существует во плоти. А в сердце Фейнлайта? В голове, где начинаются и заканчиваются все наши проблемы? Снедаемый чувством вины и одиночеством, лишенный общества, которого так жаждала его несчастная душа, как он выживет, в тюрьме или на свободе?

– Если бы только… – пробормотал Барнаби себе под нос. – Я иногда думаю, что это самые печальные слова в английском языке.

– Я бы сказал, самые бессмысленные, – возразил сержант Трой.

– Ты бы – да, – ответил старший инспектор. Он привык к флегматичным высказываниям своего сержанта и даже находил их полезными иногда, как некие скобки здравомыслия, ограничивающие его, старшего инспектора, безбрежную фантазию.

– Что сделано, то сделано, – настаивал Трой. И добавил, чтобы между ними не осталось какого бы то ни было недопонимания: – В смысле, ни о чем жалеть не надо.

Они шли через деревенский луг. Миновали герб с его восставшим на задние лапы барсуком, снопами пшеницы, крикетными битами и лимонно зеленой хризантемой.

Барнаби заметил светлых пушистых собачек, восторженно носящихся по траве. К счастью, достаточно далеко от полицейских, чтобы исключить даже вежливый обмен приветствиями с хозяйкой. В игру включился маленький терьер, и его сразу приняли. Хозяйки собачек шли под руку и оживленно беседовали.

– Смотрите ка, кто там, – оживился сержант Трой.

– Я вижу, кто там, – буркнул старший инспектор и ускорил шаг.