Барнаби смотрел на девушку. Таня выглядела жалко и неуверенно, и он не мог не испытывать к ней некоторого сочувствия.

– У него уже был срок за насильственные преступления, Таня.

– Нет! – вскинулась она и тут же добавила, противореча себе: – Там были причины.

– Были причины напасть с ножом?

– Он этого не делал! Терри был самым младшим, он взял вину на себя, чтобы его считали своим. Парень, который это сделал, получил бы пожизненное. Это закон улицы – тебя должны принять. Если тебя не приняли, тебе конец.

Трой хотел было спросить о старике, избитом до полусмерти, но ему стало как то неловко. Дело в том, что он тоже испытывал сочувствие. Не к Джексону, разумеется, а к ней. Она явно расстроилась и очень старалась удержаться от слез. Но Барнаби повел себя не столь тактично:

– Был еще один инцидент. Старик…

– Билли Вайзман. Ему еще повезло.

– Повезло?

– Нарвался бы на кого нибудь другого, больше не встал бы.

– Что вы имеете в виду, Таня?

– Мне было десять, когда они взяли меня на воспитание, Вайзман и его жена. Что он делал – я даже выговорить не могу. Снова и снова. Иногда посреди ночи просыпаешься, а он… Потом, когда мне было четырнадцать, мы шли с Терри по Лаймхаусу, и я ему все рассказала. Он ничего не сказал. Но у него было такое лицо… – Таня всхлипнула. Вернее, издала какой то странный звук, похожий на крик испуганной птички.

– Извините, – произнес Барнаби.

«Боже, с меня хватит», – подумал Трой.

– Я его сто лет не видела. Он был в двух или трех тюрьмах, потом в Барнардо . Я переезжала. В общем, мы потеряли друг друга. Не знали, кто где. А это хуже всего. Как будто все накрылось сразу. – Слезы ручьем полились по ее щекам. – Он был единственный человек, который меня любил.

Трой неуклюже попытался ее утешить:

– Вы еще встретите кого нибудь, Таня.

– Что? – она безучастно взглянула на него.

– Вы молодая. Хорошенькая…

– Ты, мудак! – Она с брезгливым презрением смотрела то на одного, то на другого. – Терри мне не любовник. Он мой брат.

Они бы в любом случае раскрыли это дело за пару дней. Отпечатки пальцев из Таниной комнаты в Степни совпали с «пальчиками», обнаруженными на чердаке в доме викария. И Барнаби вспомнил, как Вивьен Кэлтроп сказала о Карлотте – та ростом не вышла для модельной карьеры. Так почему же тогда девушке приходилось пригибаться, чтобы не расшибить голову о притолоку в комнате на чердаке дома викария?

Велосипед, на котором Джексон вернулся из Каустона, нашли прислоненным к стене в гараже Фейнлайта, заставленный десятком других велосипедов. И деньги так и лежали в подседельной сумке. Рюкзак и одежда не отыскались. Общее мнение, составленное в дежурке, было таково, что Джексон засунул их в бак Фейнлайтов и прикрыл мусором, а на следующий день приехала коммунальная машина и все забрала.

Валентин Фейнлайт признал, что как то показывал Джексону дом и сад в отсутствие сестры. И что тот мог взять ключ от калитки, когда хозяин на что то отвлекся. Но какое, черт возьми, теперь все это имеет значение? И, Господи, когда же, наконец, его оставят в покое…

– И как, по вашему, все это сработало, шеф? – спросил сержант Трой, в последний раз покидая вместе со старшим инспектором потрясающее строение из стекла.

– Вероятнее всего, он подъехал со стороны поля, проник через калитку в сад, пробрался вдоль дома в гараж. Потом спрятался за «элвис», переоделся, а за деньгами собирался вернуться позже.

– Как думаете, что светит Фейнлайту?

– Как пойдет.