Рука прижата ко рту, глаза широко открыты. Стоит, прислонившись к дверному косяку.
Я резко отпускаю себя. Сажусь и моргаю. Но видение Найл не исчезает. Ее волосы свободно рассыпаны по плечам, только сверху заколоты, открывая лицо. И она одета… Боже, святой ад, на ней сарафан длиной до колена, облегающий, с узором из красно белых зигзагов. Обтягивающий ее задницу и бедра настолько сильно, что сразу ясно – под ним ни черта нет нижнего белья. Без рукавов – только тоненькие лямочки на плечах. Верхняя часть, тоже облегающая, поддерживает ее великолепную грудь. Это повседневное летнее платье. Цыпочки носят такие платья все лето. Но на Найл? Это абсолютный грех.
Чистое искушение.
С ее руки свисает небольшой клатч. Она его роняет. Брови приподняты, глаза широко открыты, и в них все – терзание, желание, сомнение.
– Не останавливайся, – шепчет она.
Боже, она реальна.
Она здесь.
Я не могу вникнуть, не знаю, что мне делать. Я дрожу. В голове грохочет, как в барабане, от стресса и возбуждения, а еще оттого, что, будучи готов кончить, вынужден остановиться.
– Лок, не останавливайся. Продолжай, – нежно шепчет она.
– Чего ты хочешь от меня, сладкая? – мой голос, как пьяный хрип – грубый, резкий, низкий.
– Продолжай трогать себя, – она делает шаг ближе, чувственно покачивая бедрами. – Ты ведь думал обо мне, не так ли?
– Да, – хриплю я, – я думал о тебе.
Хватаю себя дрожащей рукой, крепко сжимая. В восхищении смотрю, как плавно, словно призрак, словно мечта, словно демон, приближается ко мне Найл. Видно, что внутри нее идет борьба, как и во мне. Но она так же, как и я, не в состоянии противиться этому.
– Трогай себя, – медленно произносит она чувственным шепотом, – и думай обо мне. Как до этого.
– Я бы лучше потрогал тебя.
– Знаю. Я тоже.
Она забирается на кровать, и член в моем кулаке напрягается до боли.
– Но сначала я хочу этого. Хочу смотреть, как ты это делаешь, – она становится на колени на краю кровати у меня в ногах. Вне зоны досягаемости. – Чтобы ты видел меня.
Я стону.
– Боже, Найл. Ты сводишь меня с ума.
– Все это действительно безумие, но, кажется, я не могу остановиться, – она чуть чуть придвигается. – Погладь себя.
Моя рука скользит вниз от головки до основания, один раз, медленно.
– Вот так?
Она издает тихий горловой стон.
– Боже, да. Вот так.
Найл кладет ладонь поверх моей, удерживая меня, чтобы я мог чувствовать только свою руку на стояке и ее нежную ручку сверху – это дразняще и мучительно. С легким нажимом она показывает, как ей хочется, чтобы двигалась моя рука. Медленно. Плавно.
– Вот так.
Я сдерживаюсь, чтобы не улететь за край, борюсь за контроль. И проигрываю.
– Господи, Найл. Боже…Мои бедра дергаются, живот напрягается, но я с трудом сдерживаюсь, держа глаза открытыми.
Одной рукой она стягивает платье и приподнимает обнажившуюся грудь.
– Это поможет?
– Боже, Найл. Ты такая…
– Какая, Лок?
Я вспоминаю ее слова о том, как сильно ей хотелось услышать от меня, что она восхитительна.
– Прекрасная, Найл. Ты совершенство. До боли красивая.
Со стоном я приподнимаю задницу над кроватью, чувствуя приближение оргазма, заставляющего меня дрожать и вызывающего звон в ушах и гул в голове. Но все еще пытаюсь бороться с этим – на этот раз при помощи мышечного контроля.
– Боже, я хочу прикоснуться к тебе. Хочу, чтобы ты прикоснулась ко мне.
Ее рука соскальзывает с моей, пальцы обхватывают член выше моих. Тоненькие и бледные, над моими большими и загорелыми. |