— Деточка, я дам тебе денег. И не отказывайся, это взаймы. Езжай в Москву — там легче пробиться, выйти в люди. Я почему-то верю, что у тебя получится. Ну и потом, у тебя же там сестра, я правильно говорю?

— Да. Сестра. Родная. Люська.

— Ну вот. Обратишься к ней на первое время, она поможет… А там ты и сама что-нибудь придумаешь. Я в тебя верю.

На следующий день Алина, прижимая к груди старенький портфель с нехитрыми пожитками, тряслась на грузовике-попутке по пыльной дороге, ведущей в райцентр. А еще через день, приодетая в новый свитер, брючки и легкие летние ботиночки садилась в московский поезд. Сестру, которая уехала из дому добрых десять лет назад, она почти не помнила — у них была большая разница в возрасте. Но все-таки это была сестра, родная кровь, быть может, единственный близкий человек, который еще оставался у нее в жизни…

Она долго искала нужный дом, каждый раз подолгу собираясь с духом, чтобы подойти узнать дорогу у милиционера или прохожего. Шумная и вся куда-то летящая Москва, конечно, поразила ее, как поражает столица любого приезжего из деревни. Но все же Алина чувствовала, что потрясена гораздо меньше, чем сама ожидала. Настоящее потрясение пришло тогда, когда она все же поднялась на второй этаж Люськиного дома и позвонила в дверь.

— Ну и чего надо? — На пороге показалась высока и толстая, вся какая-то рыхлая баба. Наполовину желтые, наполовину черные волосы свешивались по обеим стонам ее лица, болезненно-одутловатого и искаженного заранее недовольным выражением. На Алину тетка смотрела как на неизвестного, но уже очень опасного врага.

— Вы… То есть ты… Ты — Люся?

— Я-то Люся. А вот ты кто такая?

— Здравствуй. Я… Здравствуй, Люся. Я Алина. Твоя сестра.

— Этого мне еще только не хватало, сестра! — протянула баба безо всякого удивления. — Ты ко мне, что ли, приехала? Сюда? Насовсем?

— Да… Насовсем. Здравствуй, Люся.

— Да зачем, господи?! Тебя что, звал кто?

Ответить на это было нечего. Потупившись, Алина стояла на лестничной площадке и молчала.

— Ладно… заходи, раз пришла, — сказала сестра после пятиминутного молчания и отступила в глубь квартиры. — Не знаю, что с тобой делать. Своей саранчи хоть пруд пруди, тебя только мне не хватало!

Потом, на кухне, за столом, покрытым липкой клеенкой, сестра изложила Алине свое видение их совместного проживания.

— Возиться мне с тобой некогда, — говорила она, с грохотом ставя перед Алиной чашку жидкого чаю и эмалированную миску, на которой лежали куски хлеба, кое-как намазанные маслом. — У меня детей трое и муж такой, что оторви да выбрось, одно только название осталось, что муж… Место я тебе найду как-нибудь, на раскладушке в большой комнате будешь стелить, а утром пораньше будь добра — подъем и мне по хозяйству помогать, хоть какая-то от тебя польза. Ну и работу найдешь, само собой разумеется. В Москве с этим несложно. Хорошего места, чтобы сразу мошну набить, никто тебе не даст, а вот у прилавка стоять или в метро контролером — это хоть завтра, такими предложениями, вон, все столбы обклеены.

— Я… я хотела учиться… — несмело сказала Алина. — То есть я хотела сказать — работать и учиться, — спохватилась она, заметив черную тень, которая сразу же наползла на лицо сестры.

— Чушь какая, — сразу отрезала та. — Десять классов отучилась? Ну и хватит с тебя.