Забудь заодно Аристотеля, Перикла, Эсхила, победу при Марафоне, осаду Трои и самого Гомера. Ничего этого нет, разве что в песнях иных племен звучат строки, которые войдут потом в эпос и будут жить, когда создавшие их обратятся во прах. Все остальное – призрак, даже не призрак – так, галлюцинация, забытый сон…
Ты направляешься в Афины царевича Тезея.
Он‑то, по крайней мере, дожил до твоих дней: в детстве ты с увлечением читал о том, как герой по имени Тезей убил чудовищного Минотавра…
Тень упала на него.
…Минотавра, которому служила Эрисса.
Она присоединилась к нему, не обращая внимания на матросов, которые подались назад, чтобы оставить их вдвоем на скамье. Плащ, который ей дали на корабле, она не накинула на плечи, а повязала вокруг талии вроде юбки.
– Почему так? – спросил Рейд, указав на плащ.
Она пожала плечами:
А что, лучше кутаться, как ахеянки?
Слова кефту легко лились с ее языка. Она глядела вдаль.
– Разве все это не прекрасно? – он неловко старался приободрить ее. – Теперь я понимаю, почему Афродита родилась именно из морской пены…
– Что? – она повернулась к нему. – О ком это ты?
– Разве ахейцы… – он запинался. – Не верят… в богиню любви, поднявшуюся из моря у берегов Крита?
Она фыркнула:
– У твоей Афродиты коровье вымя и голый зад, это сука, у которой постоянно течка…
Рейд испуганно оглянулся. Должно быть, мало кто из этих людей свободно владел критским. Никто, казалось, не слышал ее.
– А вот наша Богиня в образе Девы Бритомартис родилась именно так, – сказала Эрисса.
Вероятно, ахейцы сохранили – точнее, сохранят – этот прекрасный миф, но отнесут его к своей примитивной богине плодородия. После падения Крита.
Эрисса стукнула кулаком по перилам.
– Море принадлежит Ей – и нам! – воскликнула она. – Дункан, какое заклятье заставило тебя все забыть?
– Я же говорил, что я простой смертный, и я более растерян, чем ты, – с отчаянием сказал он. – Я все пытаюсь понять, что с нами произошло. Мы перенеслись во времени…
– Тише! – она положила руку ему на плечо. – Не здесь. Потом и в другом месте. Этот Диор вовсе не такой болван, каким хочет казаться. Он постоянно следит, подслушивает, выпытывает. И он враг нам.
Несмотря на то, что в приближении непогожей осени судоходство на морях шло на убыль, им встретились два корабля. Один, шедший по ветру, был торговым судном с Кефта, хотя команда его, казалось, собрана со всего Восточного Средиземноморья. Он шел из Пилоса с грузом шкур, которые нужно было обменять на доброе ливанское дерево. Стволы же капитан собирался доставить в Египет и взять там взамен изделия из стекла, а потом возвратиться в родной порт Наксос на зимовку. Диор пояснил, что такие рейсы снова стали выгодны после того, как фараон Аменхотеп подавил бунт в Сирии. Другой корабль, покрупнее, направлялся в Аварис с грузом слова из Британии. Здесь команда была еще более разношерстная и включала даже выходцев с севера, насколько можно было судить с расстояния нескольких десятков ярдов. Мир этот был менее замкнут по сравнению с более поздними временами.
А потом Рейд нашел и причину этого. Стройная галера прошла на горизонте. Люди Диора грозили ножами в ее сторону и делали оскорбительные жесты.
– Что это за корабль? – спросил Рейд.
– Критское боевое судно, – ответил Диор. – Сторожевик.
– Помогает морякам, потерпевшим крушение, – заметила Эрисса. – И воюет в пиратами и варварами.
– Воюет с теми, кто стремится к свободе! – пылко воскликнул стоявший поблизости молодой ахеец. |