|
Его руки ощупывали стены, покрытые осевшей на них селитрой. Кто-то задел его на ходу, и он вздрогнул, но это был всего лишь его приятель. - Не шевелись! - приказал тот. Музыки, в сущности, слышно не было. Она только угадывалась. Чувствовалась, главным образом, вибрация, когда ударяли в большой барабан. Это был ритм, рассеянный в воздухе, рисующий в сознании зал с гранатовыми банкетками, звоном бокалов, женщиной в розовом, танцующей со своим партнером в смокинге. Было холодно. Шабо ощущал, как его пронизывает сырость, и едва удержался, чтобы не чихнуть. Он провел рукой по своему холодному, как лед, затылку. Он слышал дыхание Дельфоса. Каждый выдох доносил до него запах табака. Кто-то вошел в туалет. Из крана полилась вода. На блюдце упала монета. В кармане Дельфоса раздавалось тиканье часов. - Ты думаешь, можно открывать?.. Дельфос ущипнул его за руку, чтобы он замолчал. Его пальцы были совсем холодные. Там, наверху, хозяин уже с нетерпением посматривал на часы. Когда в кабачке было много народа и царило оживление, он охотно закрывал позднее и не боялся навлечь на себя гнев полиции. Но когда зал пустовал, он вдруг начинал ревностно соблюдать правила. - Господа, сейчас закрываем!.. Уже два часа! Молодые люди не слышали в подвале его слов. Но они могли угадать минута за минутой все, что происходило. Виктор получал деньги, потом шел в бар рассчитаться с хозяином, в то время как музыканты убирали инструменты в чехлы, а большой барабан покрывали зеленым люстрином. Второй официант, Жозеф, складывал стулья на столы и собирал пепельницы. - Закрываем, господа!.. Ну что же ты, Адель!.. Поторопимся!.. Хозяин был коренастым итальянцем, который прежде служил в барах и отелях Канн, Ниццы, Биаррица и Парижа. Шаги в туалете. Это он пришел задвинуть засов маленькой двери, выходящей в переулок. Он поворачивает ключ, но оставляет его в замочной скважине. Вдруг он машинально закроет подвал или заглянет туда? Он медлит. Наверное, поправляет пробор перед зеркалом. Кашляет. Дверь, ведущая в зал, скрипит. Через пять минут все будет кончено. Итальянец, оставшись последним, опустит штору витрины и с улицы закроет входную дверь. Он никогда не уносит с собой всю кассу. Он кладет в свой бумажник только тысячефранковые ассигнации. Остальное лежит в выдвижном ящике бара, замок которого такой хрупкий, что его можно взломать хорошим перочинным ножом. Все лампы потушены... *** - Идем!.. - прошептал голос Дельфоса. - Еще рано... Подожди... Они теперь одни во всем здании и все-таки продолжают говорить тихо. Они не видят друг друга. Каждый чувствует, что он смертельно бледен, лицо напряжено, губы сухи. - А вдруг кто-нибудь остался? - Разве я боялся, когда надо было открыть сейф моего отца? Дельфос говорит сварливо, почти угрожающе. - Может быть, в ящике ничего и нет. Как кружится голова! Шабо чувствует себя так, как будто он слишком много выпил. Теперь, когда он уже проник в этот подвал, у него не хватает духу из него выйти. Он чувствует, что сейчас повалится на ступеньки и зарыдает. - Пошли!.. - Подожди! Он может вернуться. |
