И не только о Париже барона Османа, но и о замечательных людях, которых знал и с которыми хотел бы познакомить Лоретту.

Он рассказал ей о старой княгине Меттерних, которая, проведя молодость в наслаждениях и светских развлечениях, обратилась к искусствам и стала горячей поклонницей Вагнера.

Она была племянницей Наполеона I и держала открытый дом для золотой молодежи, художников и писателей.

— Именно такой салон, — сказал он, — какой мечтает создать ваша подруга Ингрид. Я думаю, в будущем он станет одной из достопримечательностей Парижа.

— Вы правда так считаете? — спросила Лоретта. — Мне очень хочется, чтобы Ингрид была счастлива.

Объяснений не требовалось, и маркиз сказал:

— Возможно, старые аристократические семьи, живущие в прошлом, не будут ее принимать, но она поможет Хью Голстону быть счастливым, приобщив его к миру, который уже затмевает былой высший свет — к новой аристократии духа и таланта, перед которой не устоит ни один человек.

— Я так рада это слышать! — воскликнула Лоретта. — Именно подобного счастья я желаю им обоим!

— И оно у них будет, — ответил маркиз. — Они его заслужили, так как у них достало мужества доказать, что их любовь друг к другу важнее всего остального в мире.

— Вы правда верите в это?

— Да, верю. И хочу такой любви. Как и вы ее хотите. И раз мы ее обрели, то должны показать себя не менее мужественными, чем Ингрид и Хью.

Он произнес эти слова почти торжественно, и, хотя Лоретта знала, что ей следовало бы прервать его, все ее существо отзывалось на них.

Она почувствовала облегчение, когда к их столику подошел официант с подносом, уставленным блюдами.

Обед оказался восхитительным, а когда они вышли из ресторана, Лоретта увидела, что кучер маркиза опустил верх экипажа.

— Теперь я смогу полюбоваться огнями Парижа! — воскликнула она с восторгом.

Они поехали по набережной Сены.

Лоретта глядела на освещенные баржи, на украшенные флажками и лентами прогулочные пароходики, явно возвращавшиеся в город с любителями пикников.

Ей казалось, что не может быть ничего красивее и чудеснее.

Каштаны вдоль тротуаров стояли в цвету, и воздух был напоен благоуханием, а где-то в отдалении звучала музыка.

Все вокруг завораживало ее, и тем не менее она ни на секунду не утрачивала ощущения, что маркиз смотрит только на нее, а не на игру огней, как она.

Но он даже не пытался взять ее за руку.

Более того, он отодвинулся от нее, насколько позволяло сиденье.

И все же она чувствовала, что они так близки друг другу, так неразрывно связаны! Никогда еще она не испытывала такого гармоничного единения с другим человеком.

Видимо, маркиз заранее отдал распоряжения кучеру.

Внезапно она заметила, что они едут по аллее Булонского леса под сводами древесных ветвей.

Звезды, просвечивавшие сквозь листву, казались романтичнее парижских огней.

Потом экипаж остановился, и маркиз сказал:

— Сойдемте. Я хочу вам кое-что показать. Лоретте стало страшно.

— Может быть… это было бы… ошибкой, — сказала она тихо.

— Вам нечего опасаться, — ответил он мягко. — А идти совсем недалеко.

Потребовать, чтобы они не выходили из экипажа, было невозможно.

Сойдя на землю, она увидела, что от аллеи ответвляется дорожка, которая ведет между деревьями к каким-то огням.

Она немного убыстрила шаги: ей казалось, что она вступила на неведомый путь.

Свет стал ярче, и она поняла, что маркиз привел ее к фонтану, чья мощная струя, озаренная снизу лампочками, скрытыми по краям чаши, взметывалась в темное небо и рассыпалась сотнями сверкающих радуг.