— Прозаик.

— Все-таки прозаику, — со знанием дела сказал Валентин Распутин, — раз в день котлетку надо бы съесть.

Официантка в Переделкине сделала мне комплимент:

— Вы так кушаете аккуратно, ничего под столом не валяется.

Литературовед и переводчик Юрий Архипов запечатлевает для вечности Распутина и Личутина.

— Вот я с кем вас сфотографирую сейчас, с Мариной! — говорит Архипов.

— А вы чего такие серьезные, — говорю, — улыбайтесь! — Беру их обоих под руки и расплываюсь в улыбке.

— Мне такую фотографию не давай, — сердито сказал Личутин. — А то жена скажет: чем это ты там занимался?..

— Мне дайте, — говорю, — мой муж скажет: наконец-то с настоящими русскими писателями имела дело!..

— Последнее, что я прочитал из молодых, это Нарбикова, — говорил Валентин Распутин. — Меня заинтересовало ее высказывание: «Соловьи поют, чтобы слаще совокупляться. Для того же предназначено искусство». Мне даже стало интересно, что может написать человек, который так считает?

Владимир Личутин — поразительный прозаик. Он вскрывает такие пласты языка, которые давно никто не знает и не помнит. Недаром про него говорят: «Не читать Личутина — преступление. А читать — наказание».

— На лыжах-то катаетесь, Георгий Дмитрич? — спрашиваю Гачева, повстречав его на проселочной дороге.

— Я лыжи берегу, боюсь, затупятся. И так один конец отломился, вот я его привязал и уже лет пять катаюсь с привязанным концом.

— А чего пластиковые не купите?

— По причине крайней нищеты.

В Уваровке сосед Леша от радикулита настоял для растирания поясницы водку на мухоморе. Захотелось выпить. А ничего больше не было спиртного. Тогда он сел рядом с телефоном (в случае чего вызвать «Скорую»), пригубил и смотрит в зеркало. Видит — не побледнел, ничего. И тогда он спокойно выпил все.

Мой папа Лев на даче принялся растить картошку. Но у него вышла неувязка с колорадским жуком. Соседи стонали под игом колорадского жука, — только и ходили, собирали, согнувшись в три погибели.

— А у меня нет никаких вредителей! — радовался Лев.

Потом у всех выросла картошка, а у Льва — «горох».

Сосед Толя пришел посмотреть, в чем дело, и увидел у нас на огороде сонмище жуков.

— Как? Разве это он? — удивлялся папа. — Я думал, это божьи коровки. А колорадский жук, мне казалось, — большой, черный, страшный, похожий на жука-носорога, который водится в штате Колорадо.

Увидев, как огорчился Лев, Толя сказал нам:

— Я подложу ему в огород своей хорошей картошки, скажу, он плохо копал, и подложу. Он копнет — а там целый клад.

Еще он и кабачок туда закопал. И полиэтиленовый пакет с морковью.

— Сегодня Лемешеву сто лет! — объявила Люся. — По телевизору выступала его жена. «А поклонницы вам не досаждали? — спросила ведущая. — Про сыр была какая-то история?..» «Конечно! — та ответила. — Их звали сыроежками. Однажды Лемешев пошел в Елисеевский магазин и купил там сыр. Вот они все кинулись покупать этот сыр! Поэтому их прозвали сыроежки». Такую хреновину, — возмущенно сказала Люся, — про Сергей Яковлевича рассказывает!

Писатель Валерий Воскобойников вспоминал, как в питерском журнале «Костер» готовили к публикации повесть Юрия Коваля «Пять похищенных монахов».