— «Есть многое на свете, друг Горацио, что не доступно нашим мудрецам», — процитировал Башмачков Шекспира и молча уставился на Лину. — Слушай, Лина, этот твой дипломатический хлыщ, вроде бы, вполне вменяемый?

— Ну да, до старческой деменции ему пока далеко, — подтвердила Лина.

— Так вот я и думаю, почему же он послушно следует за своей самозваной «дочуркой», как телок на веревке? — Допустим, в клинике он был слабым и беспомощным, однако за несколько месяцев наверняка окреп (посмотри на себя!) и может самостоятельно принимать решения… В общем, Лин, вспомним нашумевшую историю с Джигарханяном. Юные девушки творят чудеса, старики теряют головы, и нам с тобой, вероятно, не стоит лезть в это дело, чтобы не выглядеть слонами в посудной лавке. Пускай его французская дочь разбирается со своей новоявленной «сестричкой» самостоятельно…

— Это было бы неплохо, если бы нам удалось в конце концов разыскать ее отца. Пока же все наши попытки провалились, даже невзирая на помощь Элеоноры. Впрочем, во время поисков в клинике мы с тобой тоже не преуспели. У тебя есть хоть одна догадка о том, кто укокошил Костяна — ну, того бедолагу из реанимации?

— Ни малейшей, — признался Башмачков и решительно обнял Лину.

— Лин, как я погляжу, ты уже поправилась. Тебе не кажется, что нам давно пора заняться делами более приятными, чем марафон с трупом на носилках и поиски амбициозного старикашки?

Лина посмотрела на Башмачкова пристальным взглядом и неожиданно для себя не сказала «нет». Она почувствовала, что к ней наконец вернулся вкус к жизни, а, значит, и к любви. Довольно разговоров, пора действовать. И Лина милостиво уступила напору прежнего возлюбленного. Нельзя сказать, что их близость была такой же празднично-радостной, как когда-то, в самый первый раз, но вдруг нежность и внимание к желаниям друг друга выплеснулись через край и отозвались радостными ударами в заштопанном сердце Лины. Слегка забытые ощущения обрушились на нее вначале прохладным водопадом, потом легкими порывами ветерка и наконец мощным ураганом, сопротивляться которому было бесполезно. Внутри нее словно разразилась гроза, вспыхнула яркая молния, потом еще и еще одна…Ого, такого она давно не испытывала.! Наконец напряжение спало, и чувство удивительной легкости наполнило Лину, ей даже показалось, что в эту минуту она смогла бы без труда взлететь…

Она лежала рядом с Башмачковым, наслаждаясь покоем и тишиной. Думать о том, куда делся бывший дипломат, было лень, и Лина задремала, отложив все догадки и гипотезы назавтра. «Счастье надо иногда впускать в сердце, чтобы оно не забыло туда дорогу», — подумала она, засыпая.

Фальшивые ценности

Корецкий и Бармин явились на таможню в сопровождении высокого китайца. Бармин догадался, что этот элегантный тип с матово-желтым лицом и внимательными узкими глазками — гарант успеха всей их опасной операции. Он, похоже, занимал высокое место в местной бандитской иерархии. Впрочем, главной гарантией стал увесистый сверток, который китаец не без труда засунул в ящик стола местного таможенника. Этот чиновник, стоящий на страже закона, неплохо откормился на хлебной должности, и его округлое, как у Будды, пузо оказалось неожиданным препятствием для толстых, плотно упакованных пачек долларов. Других препятствий для отправки груза, к счастью, не оказалось. Опытные китайские партнеры оформили сомнительный товар как сувенирную продукцию. Получилось, что Корецкий и его «коллеги» всего-навсего заплатили местному чиновнику за скорейшую отправку вагона с дешевыми сувенирными монетами и медалями.