— Чего ж линкор не стреляет? — удивился Ладейкин.

— Далековато для старичка, — объяснил моряк, — на „Паркоммуне“ пушки доисторические, хоть и большого калибра. Наши семидюймовки бьют почти вдвое дальше.

Как бы отреагировав на их критические замечания, заворчали огромные башни линкора. С мачты донесся крик наблюдателя: „Гебен“ горит!» Все, кто был на палубе, в один голос завопили: «Ура!»

Потом вдруг ринулись вперед эсминцы и тральщики, но далеко не ушли, а принялись ходить кругами километрах в пяти от эскадры, и вокруг них лениво вздымались целые горы всклокоченной взрывами воды. Танкисты и пехотинцы сгоряча решили, что малыши попали под вражеский обстрел, и это рвутся турецкие снаряды, но моряки успокоили:

— Это они глубинными бомбами молотят. Не иначе, летуны предупредили, что подлодки пытаются атаковать конвой.

Примерно через четверть часа пришло сообщение, что лодка уничтожена, после чего эскадра, прибавив обороты, двинулась на сближение с противником. Потерявший ход «Султан Селим Явуз» горел очень эффектно, и «Парижская Коммуна» за десять минут прикончила его залпами со средней дистанции. А на горизонте уже проступил смутный силуэт горного хребта Истранджа.

Началась фронтовая рутина. Орудия били по береговым позициям, а тем временем тральщики утюжили дорожку через минные поля. К вечеру транспорты высадили на берег стрелковую дивизию и бригаду морской пехоты, усиленную батальоном легких танков. Уже за полночь крейсера подошли к дощатому причалу в крошечном портовом городке с труднопроизносимым названием. Измученная качкой пехота в радостном остервенении устремилась на сушу, а танкисты еще долго возились, разгружая свои пятидесятитонные машины.

Утром после получасовой артподготовки десантный корпус прорвал поспешно организованную оборону отбросив к югу остатки разгромленной турецкой дивизии. На плечах отступающих бригада тяжелых танков форсировала обмелевшую речушку Риза и ворвалась в селение Решадие.

До Босфора оставалось чуть больше трех десятков километров.

За следующие полтора часа танкисты не встретили ни одного вооруженного турка. Тем не менее бригада постоянно несла потери — машины то и дело выходили из строя по причине всевозможных поломок. К цепочке высот перед самым Стамбулом подошли всего полтора десятка KB, столько же БТ-7М и батальон мотоброневой бригады.

С холмов по ним ударили пушки, застрекотали пулеметы. Броневики немедленно растянулись в линию, ответив огнем с места, но танки продолжили движение, не обращая внимания на вражеские снаряды. В лобовую броню часовского KB ударили несколько болванок, однако десять сантиметров прочной стали были надежной защитой. Ухмыляясь, Леха направил танк на высоту, поднялся по склону, проутюжил гусеницами окопы пехотинцев и позицию артиллеристов, расстрелял из пулеметов не меньше десятка солдат-аскеров.

Защитники высот убежали, потеряв полторы сотни убитыми и вдвое больше — пленными. По приказу комбрига танки заняли позиции на обратных скатах, а на гребне расположились броневики. Стрелки торопливо переоборудовали оставшиеся после бегства турков окопы.

— Наши подтягиваются, — весело сообщил лейтенант Баранов.

Из тыла, бодро лязгая траками гусениц, приближались четыре отставших танка и несколько бронеавтомобилей БА-6 — очевидно, экипажи сумели наскоро подремонтироваться. Вместе с ними подошла колонна мотопехоты — на броневиках и грузовиках. Ладейкин, Часов и Сорокин встретили вновь прибывших, нашли КВ своих подразделении, направив танки на участки, где им положено находиться. О продолжении марша речи пока не было: на плоской равнине между холмами и стамбульским предместьем развернулась для атаки вражеская кавалерия — не меньше дивизии.

«Кажется, янычары вздумали броситься на нас в конном строю, — мысленно развеселился Леха.