«Что-то тут нечисто», – подумал он и едва не рассмеялся вслух. Нечисто, да; а что, если вдуматься, здесь чисто? Само это место нагло присвоено, украдено средь бела дня, так что говорить о делах, которые тут творятся?

Информация о некоторых аспектах личной жизни бывшего учителя истории из Нижнего Тагила Анатолия Степановича Литвинова, ныне именующего себя Мордвиновым, пришла слишком поздно – буквально час назад, когда Глеб уже ехал сюда. Федор Филиппович передал ее по телефону, предоставив Глебу полную свободу действий: хочешь – поезжай на полигон и действуй по обстановке, а нет, так заворачивай оглобли и гони обратно в Москву. Картина в общем и целом уже ясна, а отдельные белые пятна они, голубчики, заполнят на допросах. В общем, если повезет, дело, быть может, удастся довести до суда…

Глеб отлично понял содержавшийся в последней произнесенной генералом фразе намек. Быть может, удастся, а быть может, нет; быть может, судья вынесет обвинительный приговор, но и противоположная возможность не исключена. Пять лет лишения свободы условно с лишением права занимать руководящие должности сроком на два года – как вам покажется такой или даже более мягкий приговор? Причастность угнездившейся на полигоне теплой компании к гибели учителя Лялькина и пенсионера Ерошкина практически недоказуема, да и кто станет этим заниматься? И так далее, и тому подобное, и так до бесконечности, пока не станет окончательно ясно, что вся проделанная работа пошла драной козе под хвост, и что вороватые чинуши абсолютно правы, считая, что законы писаны не для них.

Поэтому Глеб выбрал первый из двух предложенных вариантов – поехал на полигон и, действуя по обстановке, сначала попытался вывести Мордвинова из терпения (как и в первый раз, тщетно), а потом дал посадить себя в эту консервную банку конструкции отца всемирно известной австрийской фирмы профессора Порше и отправить на все четыре стороны по принципу: пойди туда – не знаю, куда, принеси то – не знаю, что.

Но бог с ней, с консервной банкой, будь она от «порше» или от «хеншеля», как ее чуточку более поздняя версия. Но Мордвинов-то!.. Глеб не зря оставил ключ от конспиративной квартиры под ковриком у двери. Просмотрев запись, сделанную скрытой камерой, он убедился в том, что Мордвинов и тот белобрысый паренек, что в данный момент управлял танком, побывали внутри и обнаружили использованный им реквизит. Сделать из этой находки неверный вывод было просто невозможно; Мордвинов знал, что Глеб не тот, за кого себя выдает, и наверняка догадывался, что он действует не в одиночку, а от лица очень серьезной государственной структуры. Знал, догадывался, но все равно продолжал вести себя, как ни в чем не бывало, вместо того чтобы драпать со всех ног, куда глаза глядят – от Москвы до самых до окраин и дальше, за бугор…

Глеб чувствовал, что движется с завязанными глазами прямиком к волчьей яме, до края которой осталось уже очень недалеко, и этим очень себе кого-то напоминал. Среди его недавних знакомых имелся один такой, и, вспомнив о нем, Сиверов вдруг, словно наяву, увидел, как одна за другой встают на отведенные им места детали этой не такой уж сложной, если разобраться, головоломки. Да, придуманный хорошим писателем сыщик был прав, утверждая, что, чем сложнее и загадочнее на вид преступление, тем легче оказывается его раскрыть…

Тут он заметил, что танк, и прежде не летевший птицей, едва-едва ползет. Глеб нащупал у подбородка тангенту внутреннего переговорного устройства и, свесив голову в люк, спросил:

– В чем дело, боец? Задремал?

Механик-водитель повернул к нему напряженное лицо, которое в обрамлении черного шлема казалось белым, как лист ватмана. Перепачканные черной смазкой руки лежали на рулевой дуге, нога в пыльном кирзовом сапоге едва касалась педали газа.