Вемунд глазами высказал Элизабет одобрение. Они как будто говорили: «Это ты сделала хорошо». Она в ответ улыбнулась с благодарностью.

Карин горячо и сбивчиво рассказывала, что ее возлюбленный сообщил через Элизабет, что он в отчаянии, но не может пока приехать. Он должен поехать по делам в Германию. Но он обещал вернуться задолго до свадьбы, так что Карин не стоило беспокоиться.

Этот рассказ Вемунда отнюдь не обрадовал. «Не пускай ей пыль в глаза, — говорил его взгляд. — Не поощряй ее чудачества!»

Но Элизабет было лучше знать. В свои худшие, самые несчастные минуты Карин поведала, что те женщины, которые присматривали за ней, совершенно бессердечно пытались развеять эту ее блажь. «Не выдумывайте себе ничего! — жестоко говорили они. — Этого парня вы никогда больше не увидите!» Из-за этого она безутешно рыдала, что было весьма вредно для ее состояния. «Почему они так говорят, Элизабет? Почему они так плохо ко мне относятся, я ведь им ничего не сделала!»

А в следующую минуту она вообще забывала о существовании каких бы то ни было женщин. Она восторженно ждала, что придет Буби и постучит в дверь, прошли же только сутки, как она видела его в последний раз. Прощаясь, он поцеловал ее в последний раз в щеку и отправился на поиски ландышей для букета невесты.

Именно после этого последнего прощания произошло то ужасное, что лишило Карин рассудка. Или во всяком случае воздвигло в ее уме завесу над реальностью. Буби был мертв, его убили и, вероятно, очень жестоко, предположила Элизабет. Но Карин не понимала этого. Она уцепилась за мечту.

— Он хорошо разбирается в делах, так что ясно, что немцы тоже захотели торговать с ним, — сказала довольная Карин. Она казалась сейчас такой спокойной, потому что знала, что Буби не стоит ждать в этот вечер. Из ее глаз исчезло выражение затравленности — у Буби была веская причина отсутствовать.

На следующий день после того, как Карин присоединилась к ним за ужином, произошло несчастье.

Элизабет расчесывала редкие волосы Карин в ее комнате на втором этаже, когда они услышали крики отчаяния и безысходности, раздававшиеся с дальних улиц. Они подбежали к окну и увидели бегущего полицейского, свистящего в свисток, взывающий о помощи.

Элизабет открыла окно.

— Что произошло? — крикнула она.

Полицейский, знавший, что в этом доме проживает состоятельная публика, небрежно отдал честь и ответил скороговоркой:

— Жалкие хижины, в которых они живут, рухнули в речку, госпожа. Многие получили травмы, и мне нужно срочно найти врача и обеспечить другую помощь.

— Я разбираюсь в медицине, — сказала Элизабет. — Я сейчас же выхожу.

Он опешил от неожиданности.

— Но госпоже туда не пристало ходить, там ужасные условия…

— Ерунда! Я бегу.

Как только она закрыла окно, она вспомнила о Карин. Не могло быть и речи, чтобы она ее бросила!

Карин дрожа посмотрела на нее.

— Ты уходишь, Элизабет? А что я буду делать, здесь же не останется никого, кто мог бы за мной присматривать. Я запрещаю тебе…

— Там пострадали люди, они умирают, госпожа Карин. Но я не хочу Вас бросать. Одевайте шляпу и пальто и идемте со мной! Тогда я смогу одновременно за Вами присматривать.

— Идти туда? — сказала Карин, скорчив гримасу. — Но ведь там живут одни плебеи.

— Они тоже люди, — возразила ей Элизабет. — И им так же больно, как бывает больно Вам.

— Но я не могу чувствовать их боль, — брезгливо заметила пациентка.

— Я тоже не могу, но я могу ее себе представить.