– Но такие творения, как «Эфиопида», «Илиада»…

– В прилизанном переводе – да… Герои Гомера – живые люди. Иногда нежные, чаще суровые, а уж за словом в карман не полезут. Ахиллес кричит Агамемнону: «Пьяница, образина собачья!», а переводчик юлит и придумывает нелепые слова: «Винопийца, человек псообразный». А как Зевс честит Геру?!

Артем коротко рассмеялся.

– Потому и велик Гомер… – продолжал он. – Во всем художник, во всем поэт. Другой бы чуть ли не с Адама начал рассказывать о Троянской войне, а Гомер – с самого важного, с самого яркого… «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам…»

– Возможно, что вы и правы, – осторожно начал я, подбираясь к теме сегодняшнего занятия – «гомеровскому вопросу», – но все дело в том, что Гомера‑то на свете не было…

– Как не было? Не может быть! – закричали ребята.

– Да, Гомера не было. Был коллективный творец: сотни сказителей облекли первоначальное ядро легенды в поэму чудесной красоты.

– И это совершенно точно известно? – спросил Артем.

– Да, точно… Я лично придерживаюсь именно такой точки зрения… Еще аббат д'Обиньяк в начале семнадцатого столетия выступил с сомнениями относительно личности Гомера, указав на целый ряд противоречий, и с тех пор исследованиями Грота, Германа, а еще раньше Вольфа, это считается вполне доказанным. Впрочем, споры были и раньше, но в свое время победило мнение Аристарха, что Гомер создал «Илиаду» в юности, а «Одиссею» – значительно позже, когда был уже стар.

– А древние, ведь они считали, что Гомер реально существовал? – не унимался Артем.

– Древние не знали аналитического метода, развитого в середине девятнадцатого столетия…

– В таких вопросах следует интегрировать… – заметил кто‑то.

– Как вы сказали? Интегрировать? – рассмеялся я. – Опять техницизмы на гуманитарном уроке?

– Не сердитесь, – примиряюще сказал Артем. – Но трудно поверить и мне и моим товарищам, что Гомера вовсе не было. Здесь нужно разобраться…

– А знаете, ребята, – сказал я, – как древние отнеслись к этому вопросу? Семь городов спорили за честь называться родиной поэта, и до нас дошло античное четверостишье: Ты не пытайся узнать, где родился Гомер и кто был он, Гордо считают себя родиной все города; Важным является дух, а не место; отчизна поэта – Блеск «Илиады» самой, сам Одиссея рассказ. Но этого мало… Гомера считали сыном Аполлона и музы Каллиопы, его считали хиосцем, лидийцем, киприотом, фессалийцем, луканом, родосцем, римлянином, даже потомком самого Одиссея, сыном Телемаха и Поликасты, дочери Нестора.

– Горячо! – вдруг закричал Артем. – Горячо!.. Вот последнее предположение и следовало бы проверить… Недаром Одиссей занимает такое место и в «Илиаде» и в «Одиссее». Были какие‑то причины, которые заставили древнего сказителя…

– Или древних сказителей, – поспешил добавить я.

– Нет, древнего сказителя сделать Одиссея центральной фигурой второй поэмы. И, кроме того, единственная песнь из «Илиады», не связанная прямо с сюжетом, гневом Ахиллеса и его последствиями, опять‑таки говорит о приключениях Одиссея…

– Вы имеете в виду «Долонию»? – спросил я.

– Я говорю о той песне, где Одиссей отправляется вместе с Диомедом в разведку и убивает лазутчика троянцев.