Зная, что тот, кто слишком горд, чтобы быть рабом, обыкновенно не бывает настолько скромен, чтобы отказаться быть пенсионером, Кэртью дал ему полсоверена и, внезапно почувствовав голод, направился в «Парижский Отель». Когда он попал в эту часть города, барристеры трусили по улицам в париках и мантиях, и он остановился, с узлом за плечами, посмотреть на них, полный нахлынувших на него курьезных воспоминаний прошлого.

— Клянусь Георгом! — раздался чей-то голос. — Это мистер Кэртью!

Повернувшись, он очутился нос к носу с красивым загорелым юношей, несколько полным, в щегольском костюме и с цветами на добрый соверен в петлице. Норрис встретился с ним в начале своего пребывания в Сиднее, на прощальном ужине, провожал его на шхуну, полную тараканов и черных матросов, на которой тот отправлялся в шестимесячное плавание среди островов, и сохранил о нем воспоминание.

Том Гадден (известный Сиднейской публике под именем «Томми»), был наследник значительного состояния, которое предусмотрительный отец вверил в руки суровых опекунов. Доход давал возможность мистеру Гаддену фигурировать в полном блеске в течение трех месяцев из двенадцати; а остальное время он проводил вдали от общества, на островах. Неделю тому назад он вернулся из плавания, разъезжал теперь по Сиднею в изящных кэбах, проветривая блистающие первым цветом юности шесть новеньких пар; тем не менее это простодушное создание приветствовало Кэртью, в его рабочей куртке и с узлом за плечами, точно герцога.

— Идем, выпьем! — сказал он весело.

— Я иду завтракать в «Парижский Отель», — ответил Кэртью. — Давненько уже не случалось мне поесть прилично.

— Великолепно! — сказал Гадден. — Я завтракал полчаса тому назад; но мы займем отдельную комнату, и я чего-нибудь перехвачу. Это подкрепит меня. Я чертовски измучился вчера вечером, а сегодня утром без конца встречаюсь с приятелями.

Встретиться с приятелем и выпить с ним было для Томми равнозначащими выражениями.

Вскоре они сидели за столом в угловой комнате наверху и отнеслись с полным вниманием к наилучшему меню, какое можно было составить в Сиднее. Странное сходство положений сблизило их, и они вскоре разоткровенничались. Кэртью сообщил о своих лишениях в Парке и о своей работе в качестве землекопа; Гадден рассказал о своих похождениях в качестве любителя-торговца копрой в Тихом океане и набросал юмористическую картину жизни на Коралловом острове. Кэртью заключил, что его отлучка оказалась более доходной, но торговые расходы Гаддена состояли главным образом в портере и хересе для собственного употребления.

— У меня было и шампанское, — сказал он, — но я берег его на случай болезни, пока мне не показалось, что я и впрямь заболел; тогда я стал пить по бутылке каждое воскресенье. Спал обыкновенно все утро, потом завтракал с шампанским, лежал в гамаке и читал «Средние века» Галлама. Читали вы эту книгу? Я всегда беру с собой что-нибудь серьезное на острова. Без сомнения, я взялся за дело удачно; но если бы оно обошлось чуточку дешевле или если бы нас было двое в доле, мы взяли бы сто на сто. Я приобрел влияние, вот как! Я теперь вождь, заседаю в доме собраний на особом месте. Попробовали бы они наложить табу на меня! Не посмеют; у меня сильная партия, могу вас уверить. Как же, у меня более тридцати коуторпов сидят на веранде и уплетают консервы из лососины.

— Коуторпов? — спросил Кэртью, — что это такое?

— Так Галлам называет феодальную челядь, — объяснил Гадден не без хвастливости. — Это моя свита. Они принадлежат моему дому. Конечно, оно выходит не дешево; не напасешься ведь консервов из лососины на всех этих вассалов; но при случае я кормлю их сквидами.